[indent] Энтузиазмом, кажется, пышет здесь только он один – но для Ги это в целом было довольно привычное состояние. Он всё прекрасно понимал – больше, чем от него ждали; больше, чем могли бы подумать. Тяжело, знаете ли, в одночасье решить, чем ты хочешь заниматься по жизни, когда ещё вчера ты был простым школьником, у которого на уме только тусовки и свидания с девочками при лунном свете. Ги это было хорошо знакомо – потому что он сам сомневался, сам думал, что ну, наверно, хит-визы – это тоже не его. Он не видел себя бравым героем, борцом за справедливость – ровно точно так же, как не видел себя известным квиддичистом, легендарным ловцом, которого приветствуют радостными окриками толпы фанатов с трибун.
[indent] Да он никем себя не видел, если уж быть совсем откровенным.
[indent] – Так кажется или не твоё? – выгибает брови Ги в ответ на слова Сириуса.
[indent] Не ему, конечно, читать нотации подрастающему поколению: сам не до конца был уверен, почему в итоге остановил свой выбор на хит-визардах – не то по собственной же дурости, не то из отчаянного желания доказать отцу, что он чего-то в этой жизни стоит. Может, великим гроссмейстером он не станет, но... по крайней мере за себя ему стыдно не будет.
[indent] Как показал опыт, на хит-визардов отцу оказалось абсолютно похеру – ну, а Ги к моменту окончания стажировки было уже похер на отца и его важное мнение.
[indent] По его душу приходят вич-вочеры – с очевидными намерениями. Дядя Игнатиус его отговаривает, тётя Лукреция тоже – потому что все понимают, что это не только почётно, но ещё и опасно. И они, честно говоря, предпочли бы видеть его обычным хит-визардом, без каких-то внушительных регалий и героических подвигов – но по крайней мере живым.
[indent] Ги рассуждал ещё проще.
[indent] «Я не боюсь исчезнуть. Мне, на самом-то деле, терять нечего – я в этой семье не наследник и никто ничего от меня никогда не ждал. Прежде чем я родился, меня не было миллиарды и миллиарды лет, и я нисколько от этого не страдал. И никто не страдал.
[indent] А может, я никуда и не исчезну, и не умру, и ничего со мной не сделается. Может, выживу. Никто этого не знает. Никто не может знать».
[indent] И согласился. Не то чтобы он видел в этом какое-то великое призвание, не то чтобы у него была какая-то мечта всей жизни, которую он стремился осуществить – просто делал то, что казалось ему правильным. Он доверять своему внутреннему моральному компасу привык, и редко об этом сожалел.
[indent] – Ты так говоришь, будто здесь все в свои восемнадцать лет знали, что они со своей жизнью творят, – усмехается он, и двери лифта закрываются перед ними. Кабину утягивает на верхний уровень. – Но это же не так. Мы все были школьниками, которые понятия не имели, куда им податься. Это же знание не из космоса тебе в голову прилетает, не откуда-то из глубин вселенной, по щелчку пальцев – раз и всё, ты знаешь, что тебе делать и кем быть. Это так не работает, брат.
[indent] Сириусу не нравится Министерство. Это видно и по тому, как он смотрит на всё вокруг: на проходящих мимо людей, на сам атриум, на пол под своими ногами. Ги не знал, что там у него в голове творится, какие тараканы водятся, какие предубеждения касательно авроров-хитов, но ему в принципе это было и не нужно. Вполне доставало и того, что он видел здесь и сейчас, своими собственными глазами. А видел Ги то, что Сириус явно предпочёл бы сейчас оказаться где-нибудь подальше от этого места – то есть, вероятнее всего, ни у авроров, ни у хитов его ждать не стоит. По крайней мере, не в ближайшее время.
[indent] Что будет на следующий день, через неделю, через месяц, через год – знать никому не дано.
[indent] – А где будешь? – спрашивает Ги, взглянув в ту сторону, куда указывает Сириус.
[indent] Была у него, на самом деле, одна шальная затея, куда можно было затащить Блэка, и это было бы тем самым местом, куда ему реально надо. Момент в том, что самого Ги Пруэтта за такие фокусы вряд ли по головке погладят, но с другой стороны – когда его это волновало? Ну поорёт на него Муди на пять минут дольше обычного за то, что он хер пойми кого в Орден таскает – ну так Муди на него всегда орёт. Одним разом больше, одним меньше, не велика разница. Ну Дамблдор укоризненно посмотрит. Это всё как-то можно пережить. Им же люди нужны? Нужны. Вот он как раз вполне себе боеспособную единицу и приведёт. И Ордену на пользу, и у него, глядишь, в голове какие-нибудь шестерёнки сойдутся.
[indent] Как там говорят? Сначала делай, а потом думай, так?
[indent] ...Или правильно всё-таки наоборот?..
[indent] – Знаешь, я тебе так скажу, – Ги в задумчивости взлохмачивает свою рыжую шевелюру, одним движением умудряясь устроить у себя на голове форменное воронье гнездо, – можно целую вечность жопой на стуле просидеть в поисках своего предназначения, места в этом мире и всего такого. А можно начать что-то делать, и все вопросы решатся сами собой.
[indent] По крайней мере он так когда-то поступил. И всё, что он мог дать Блэку – так это простой дружеский совет, который сработал для самого Ги – но может не сработать для Сириуса.
[indent] Этого тоже никто не знает.

Церемония была довольно элегантной. Прохладный летний ветер заставляет застегнуть одну пуговицу пиджака. Смерть отца не вызывала у меня грусти или печали, но я уверенно показывал на лице именно эти эмоции. Я жалел лишь о том, что яд так быстро его убил, стоило растянуть это удовольствие. Так возможно он бы ответил, за все, что сделал. Я отошел от группы гостей в сад. Никто в такой день и не попытался бы меня осудить. Тем более большинство сейчас подают салфеточки маме и сестре. Какая идеальная игра.

Мне хотелось, чтобы все побыстрее разошлись. Слишком уж хотелось перевернуть страницу. Я хотел подтолкнуть мать к тому, что в этом поместье нужно менять все, как только придет первая прибыль. Я прикрываю глаза, понимаю, что работы будет все больше. Сейчас вечера в баре с друзьями будут казаться раем. Я смотрю на розы, их хочется к слову сжечь, отец их вечно обрывал. Хотя по рассказам, кажется, бабушка их любила. Сменить стоит все.

Я слышу за спиной голоса, видно не только я решил пойти в сад. Голос очень знакомый к слову. Андромеда... Я невольно улыбаюсь. Еще не было такого, что девушка так резко западала в душу. А здесь одна встреча перед Рождеством и как будто помутнение. У меня уже даже был план в голове, как дожать ее отца. Аукционный дом скоро начнет дышать полной грудью, в этом я был уверен. Пора бы и словить эту птичку.

Шаги приближаются все ближе, а я невольно делаю глубокий вдох.

- Андромеда, спасибо, что пришли для мамы это очень важно.

Обычно говорят, что ушедшему было бы важно, но я не хочу ей врать. А желания отца мне совершенно не интересны. Если честно его даже отцом не слишком хочется называть.

- Как твои дела?

Слушать слова скорби за этот вечер становиться почти что тошно. Я лишь питаю надежду, что мисс Блэк, опустит эти слова. Лучше бы поговорить о будущем. Или хотя бы просто ни о чем. Я замечал, что с ней любой разговор становиться длинным. О чем бы мы не говорили, скучно еще ни разу не было.

Ветер колышет розы, а огонь прекрасно их бы сжег.

- Тебе нравятся розы?

Вопрос возникает из пучины запутанных мыслей. Все они подводят меня лишь к тому, что я устал. И сейчас, когда свершил запланированное, когда тело отца уже под горой холодной земли. Я понимаю, что все эта усталость сильно давит на плечи.

Церемония была довольно элегантной. Прохладный летний ветер заставляет застегнуть одну пуговицу пиджака. Смерть отца не вызывала у меня грусти или печали, но я уверенно показывал на лице именно эти эмоции. Я жалел лишь о том, что яд так быстро его убил, стоило растянуть это удовольствие. Так возможно он бы ответил, за все, что сделал. Я отошел от группы гостей в сад. Никто в такой день и не попытался бы меня осудить. Тем более большинство сейчас подают салфеточки маме и сестре. Какая идеальная игра.

Мне хотелось, чтобы все побыстрее разошлись. Слишком уж хотелось перевернуть страницу. Я хотел подтолкнуть мать к тому, что в этом поместье нужно менять все, как только придет первая прибыль. Я прикрываю глаза, понимаю, что работы будет все больше. Сейчас вечера в баре с друзьями будут казаться раем. Я смотрю на розы, их хочется к слову сжечь, отец их вечно обрывал. Хотя по рассказам, кажется, бабушка их любила. Сменить стоит все.

Я слышу за спиной голоса, видно не только я решил пойти в сад. Голос очень знакомый к слову. Андромеда... Я невольно улыбаюсь. Еще не было такого, что девушка так резко западала в душу. А здесь одна встреча перед Рождеством и как будто помутнение. У меня уже даже был план в голове, как дожать ее отца. Аукционный дом скоро начнет дышать полной грудью, в этом я был уверен. Пора бы и словить эту птичку.

Шаги приближаются все ближе, а я невольно делаю глубокий вдох.

- Андромеда, спасибо, что пришли для мамы это очень важно.

Обычно говорят, что ушедшему было бы важно, но я не хочу ей врать. А желания отца мне совершенно не интересны. Если честно его даже отцом не слишком хочется называть.

- Как твои дела?

Слушать слова скорби за этот вечер становиться почти что тошно. Я лишь питаю надежду, что мисс Блэк, опустит эти слова. Лучше бы поговорить о будущем. Или хотя бы просто ни о чем. Я замечал, что с ней любой разговор становиться длинным. О чем бы мы не говорили, скучно еще ни разу не было.

Ветер колышет розы, а огонь прекрасно их бы сжег.

- Тебе нравятся розы?

Вопрос возникает из пучины запутанных мыслей. Все они подводят меня лишь к тому, что я устал. И сейчас, когда свершил запланированное, когда тело отца уже под горой холодной земли. Я понимаю, что все эта усталость сильно давит на плечи.

мой

Церемония была довольно элегантной. Прохладный летний ветер заставляет застегнуть одну пуговицу пиджака. Смерть отца не вызывала у меня грусти или печали, но я уверенно показывал на лице именно эти эмоции. Я жалел лишь о том, что яд так быстро его убил, стоило растянуть это удовольствие. Так возможно он бы ответил, за все, что сделал. Я отошел от группы гостей в сад. Никто в такой день и не попытался бы меня осудить. Тем более большинство сейчас подают салфеточки маме и сестре. Какая идеальная игра.

Мне хотелось, чтобы все побыстрее разошлись. Слишком уж хотелось перевернуть страницу. Я хотел подтолкнуть мать к тому, что в этом поместье нужно менять все, как только придет первая прибыль. Я прикрываю глаза, понимаю, что работы будет все больше. Сейчас вечера в баре с друзьями будут казаться раем. Я смотрю на розы, их хочется к слову сжечь, отец их вечно обрывал. Хотя по рассказам, кажется, бабушка их любила. Сменить стоит все.

Я слышу за спиной голоса, видно не только я решил пойти в сад. Голос очень знакомый к слову. Андромеда... Я невольно улыбаюсь. Еще не было такого, что девушка так резко западала в душу. А здесь одна встреча перед Рождеством и как будто помутнение. У меня уже даже был план в голове, как дожать ее отца. Аукционный дом скоро начнет дышать полной грудью, в этом я был уверен. Пора бы и словить эту птичку.

Шаги приближаются все ближе, а я невольно делаю глубокий вдох.

- Андромеда, спасибо, что пришли для мамы это очень важно.

Обычно говорят, что ушедшему было бы важно, но я не хочу ей врать. А желания отца мне совершенно не интересны. Если честно его даже отцом не слишком хочется называть.

- Как твои дела?

Слушать слова скорби за этот вечер становиться почти что тошно. Я лишь питаю надежду, что мисс Блэк, опустит эти слова. Лучше бы поговорить о будущем. Или хотя бы просто ни о чем. Я замечал, что с ней любой разговор становиться длинным. О чем бы мы не говорили, скучно еще ни разу не было.

Ветер колышет розы, а огонь прекрасно их бы сжег.

- Тебе нравятся розы?

Вопрос возникает из пучины запутанных мыслей. Все они подводят меня лишь к тому, что я устал. И сейчас, когда свершил запланированное, когда тело отца уже под горой холодной земли. Я понимаю, что все эта усталость сильно давит на плечи.

Коделии

Ребус на седьмой странице Ежедневного Пророка не сдавался, ловко вводя магичку в заблуждение, раз за разом предлагая простое, но совершенно не верное решение. Розье задумчиво жевала тост, с упорством нюхля начиная расчеты заново, бегло вписывая руны в записную книжку и перечеркивая ложный путь. Вряд ли мистер Лакруа спрятал свои сокровища под стулом Басби. Впрочем, это было бы забавно. Корделия целует новоиспеченного мужа куда-то в район щеки с трудом отвлекаясь от свернутой газеты, чтобы перекинуться парой слов за завтраком. Девушка откладывает ребус, но то и дело кидает упрямые взгляды, продолжая мысленно раскручивать руническую вязь, перебирая значения той странной руны, похожей на перевернутую вилку. Этьен куда-то спешит, рассказывает то ли о новых конях, которых собираются сегодня объезжать, то ли о группе покупателей из Германии. Делия старается сосредоточиться на диалоге, но в какой-то момент сдается, отрицательно покачав головой. Они оба сильно старались сделать этот разговор максимально продуктивным, но будем откровенны голова новоиспеченной Розье была занята далеко не тем мужчиной, каким следовало. И медового месяца не прошло. Пресловутый мистер Лакруа победил этим утром.

- Рунический ребус! - Корделия восхищенно показывает газету, буквально таращит глаза на свою находку, выразительно поглядывая на мужа и понижает голос. - Ты представляешь? Сокровища, спрятанные где-то на территории Британии. Впрочем, это может быть ловкая шутка какой-нибудь лавки артефактов с целью повышения продаж. Но какая… – Волшебница заглядывает в газету и окончательно теряется, потонув в размышлениях, удерживая недоеденный тост в зубах, а освободившейся рукой подтягивая к себе записную книжку и перо, чтобы вписать очередную догадку. Если отослаться не к географическим координатам напрямую, а взять одно из оккультных изложений мест силы Британии, то тогда запись обретает смысл. Что если дальше читать это, как готские руны, а не англосаксонские? Или это мэнские руны? Руна Одал намекает на некоторое обширное наследие, но присутствует, как среди древнегерманского алфавита, так и англосаксонского. А что если…? Розье откидывается на спинку стула. Озарение приходит сладкой вспышкой, затмевая разум. Подобно беззвучной музыке, мелодии на границе сознания, растекаясь удовлетворением до кончиков пальцев. Мгновения несутся прочь, но Делия смакует столь простой, элегантный и в то же время желанный ответ, придирчиво прокручивает решение перед мысленным взором, чтобы найти ошибку, если такая закралась, но уже нутром чуя, что ребус сдался. Шея затекла от долгого сидения на одном месте, у записной книжки собралась горстка крошек, кажется, волшебница за размышлениями методично крошила тост, да и Этьена больше за столом не было. Мужчина махнул рукой на увлеченную супругу и отправился по своим делам. Что же там у него все-таки было? Кони или покупатели?

У рунического камня магичка оказалась аккуратно в полночь, аппарируя в четверти мили с глухим хлопком. После теплой гостиной на улице было прохладно, даже несмотря на предусмотрительно накинутый на плечи жакет. Влажный воздух пахнет землей и травой, словно где-то рядом вскапывали клумбы, сквозь туман пробиваются силуэты находчивых кладоискателей. И таким же темным силуэтом волшебница подходит к месту встречи, отмечая про себя знакомое лицо в виде господина Нотта, стараясь припомнить он ли на свадьбе подарил тот ужасный сервиз, расписанный розами и сатирами. Остальную часть их немногочисленной кампании Розье не знала, с трудом всплывает лицо Бенжамина. Однокурсник или соседний курс? – Господин Нотт, - Делия коротко присаживается в знак приветствия, оглаживая юбку платья ладонями. Светскую беседу за смертельными заданиями вести не удастся, но поприветствовать знакомого не помешает. В полночь в парке, где часто погибают магглы, а маги до сих пор черпают силу, под пробирающий смех призрака и обещания скорой смерти ни один разумный волшебник не станет упорствовать без надлежащей причины. Корделию же вперед вел жар неопытной юности. Не обремененная переживаниями устройства своего материального благополучия, Розье могла позволить себе увлекаться абстрактными идеями, изучать теорию магии и не придавать значения степени опасности сложившейся ситуации. Разве все это не увлекательно? Выбор магички пал на старинную монету. – Я тоже предпочту монету.

Рождественский бал — событие знаковое для всех студентов старших курсов. Шутка ли, возможность потанцевать, повеселиться до утра, провести время в приятной компании! Тем более что лично для Алекто Кэрроу бал Рождественский в этом году последний в школьной жизни. Уже следующее Р
Рождество придётся встречать в доме отчем, в компании с родителями и приглашёнными на приём знатными и уважаемыми гостями, надевая на себя маску примерной хотя бы сравнительно дочери и пай — девочки. А то ешё, не дай Мерлин, родители и замуж надумают к следующей зиме её выдать, и возьмутся подыскивать женихов достойных, тогда вообще будет не вздохнуть не охнуть. А Рождественский бал, хотя бы менее чопорен и официален, чем приёмы в чистокровных уважаемых домах, и позволяет не контролировать себя и своё поведение ежесекундно, а расслабиться и повеселиться вволю.
Ровно за 15 минут до официального начала бала Алекто степенно вышла из девичьей спальни 7 курса Слизерина. Что ж, выглядит она достойно, что подтверждают и соседки по комнате, и зеркало большое, вставленное в трюмо. Изумрудно — зелёное платье с пышной юбкой сидит идеально, тонкий газовый шарфик прикрывает открытые плечи наряда, туфли — лодочки на удобном каблуке однозначно позволят танцевать хоть всю ночь без перерыва, волосы уложены в низкий пучок, а пара локонов по бокам спадают на плечи, в ушах покачиваются длинные серебряные серёжки с изумрудом, а на шее блестят бусы из изумрудов. Кто — то из парней, кажется, с 6 курса, пока Алекто пересекала гостиную факультета, присвистнул даже залихватски вслед ей, похоже, столь невежливым способом выражая восхищение своё. Вот наглец — то! А впрочем, он же нечистокровный, вроде бы, с таких и спрос невелик, где уж невеждам из числа всякого отрепья знать, что свистеть вслед девушке неприлично? Ещё повезло этому горе — свистуну, что Амикус вчера ещё заболел и угодил в больничное крыло, а то бы сейчас невежда точно словил от него как минимум неприятное заклинание. Сама же Алекто ограничилась лишь надменным взглядом свысока, не более того.
Большой Зал по случаю бала, как и из года в год, сиял чистотой, не сказать, что стильными, но приятными взгляду украшениями хотя бы, и огнями. Вдоль стен стояли диваны, столики с прохладительными напитками и лёгкими закусками, в центре оркестр приглашённый уже настраивал инструменты свои, готовясь играть и развлекать учеников и учителей ночь напролёт. Войдя в зал сквозь двери широкие, Алекто даже не успела посторониться, как какой — то торопыга, на пару лет помладше по виду, тут же прошёлся по её ноге в новенькой туфле. Ну, это уж слишком, один невоспитанный хам в спину свистит, другой ногу оттоптал и считает, что так и должно быть! Ловко преградив дорогу попытавшемуся улизнуть парнишке, Алекто осведомилась недовольно:
— Тебя под ноги смотреть не учили, или хотя бы извиняться, когда по чужой ноге прошёлся?
Парнишка с минуту смотрел удивлённо, а после вымученно буркнул:
— Ладно, извини!   
Да что это такое — то? Совсем лишены воспитания грязнокровки всякие, раз даже извиняться толком не умеют? Впрочем, чего уж тут сделаешь, не учить же невежду этого здесь прямо манерам хорошим? Как бы, и народа в зале уже много, и преподаватели не месте, использовать магию на этом чудике себе дороже может выйти. Так что Кэрроу обречённо махнула рукой и хмыкнула:
— Ладно уж, живи, и исчезни с глаз моих, пока я добрая!
Парнишку дважды упрашивать не пришлось, сию секунду след его простыл уже. Что ж, можно и продвинуться дальше вглубь зала, поискать знакомых. Хотя бы Корбана, кстати говоря, пока ещё какой — нибудь горе — невежда по пути не попался. Да и вообще, с Яксли можно и поболтать обо всём на свете, и комплименты приятные в свой адрес послушать, а если повезёт, и на первый танец напроситься незаметно. Не подавая виду, конечно, как приятно ей, когда горячие, ласковые ладони
Корбана её талии касаются, а руки её собственные лежат на плечах Яксли, как будоражит и волнует запах его духов, как манят губы, как хочется зарыться лицом в волосы его. Влюблённость отрицать нельзя, конечно, но показывать её как — то — фи, совсем недостойно юной чистокровной девицы, да и просто глупо показывать романтический интерес и ставить под удар дружбу многолетнюю. В конце — концов, Корбан не дурак, захочет, сам сообразит, что нравится Алекто и как парень.
Едва лишь Алекто поравнялась с группкой знакомых девушек, оккупировавших диванчик, и присела рядом, как прямо над ухом раздался знакомый голос. Ага, вот и Корбан, даже искать не пришлось! А как оживились мгновенно Мэгги и Софи, только что не повисли на Яксли откровенно. А ещё чистокровные девицы, где же гордость — то в них? Корбан тем временем присел рядом, осыпал Лекто комплиментами милыми, и вдруг смутился ужасно. Алекто же довольно улыбнулась:
— Ты тоже великолепен, просто глаз не оторвать, О, мерси, всегда знала, что ты умеешь говорить девушкам приятное и быть джентльменом!
Нет, отсюда точно нужно убираться, иначе Мэгги и Софи покоя им не дадут! Уж лучше до начала танцев постоять, но подальше ото всех, лишь в обществе друг друга. Стоп, Корбан предложил сегодня побыть парой? А, ну конечно, боится небось, что если кому — то из девиц уделит внимание больше чем прочим, то его обиженные дамы на сувениры раздерут. А ревновать к Алекто его уж точно никто не станет, все знают однокурсники и слизеринцы, что они всего лишь с детства лучшие друзья. Мда, быть ширмой чуть обидно, конечно, но зато танцевать — то Яксли с ней будет! Кокетливо улыбнувшись, Алекто сообщила:
— А вот соглашусь, и с большим удовольствием! Пусть все девицы от зависти помрут, что со мной танцует самый — самый замечательный кавалер! Только пока не начались танцы, пойдём поищем местечко поспокойнее? Иначе мои приятельницы дырки на тебе протрут, боюсь.             
Мэгги и Софи услышали слова эти, и хором возмутились:
— Лекто, куда это ты уводишь Корбана? Не узурпируй его!  
Мда, гордостью и самоуважением и не пахнет тут! Что ж, пора этим особам и урок преподать небольшой. Хмыкнув, Кэрроу обратилась к Мэгги и Софи:
— Дамы, а у вас гордость и понятие о самоуважении есть, в принципе? Ну, мы же всё — таки чистокровные леди, а не непонятное отребье разного рода, зачем же забывать об этом? А узурпировать — Мерлин упаси,  это последнее, о чём я думаю. Всего лишь ненадолго похищу Корбана для дружеской беседы, не более того.
И уже под руку с Корбаном Алекто отправилась прочь от дивана с гордо поднятой головой. Ну и отлично, без завистливых взглядов легче намного!  Подмигнув лукаво Яксли, Кэрроу констатировала:
— Как обычно, бал ещё не начался, а за тебя дамы уже подраться практически готовы! А в роли громоотвода по привычке выступаю я, бедняжка.
Впрочем, Корбан даже ответить не успел ничего — оркестр грянуло музыку. Ведомая Яксли ловко и бережно, Алекто вступила вместе с ним в формирующийся круг танцующих пар, и закружилась в чарующем вихре вальса. Мерлин, всё — таки медленные танца и балы школьные придумал мудрейший на света человек! Неподалёку пыталась кое — как кружиться явно впервые танцующая медленные танец пара, на вид курса с 5 так. Мда, явно нечистокровные, иначе такие прыжки бабуинов вместо танцевальных па не совершали бы точно! Девчонка ещё пытается хоть как — то подстроиться под музыку, а парнишке точно медведь на ухо наступил. Склонившись к уху Корбана. Алекто прошептала:
— Лишний раз убеждаюсь в плюсах аристократического воспитания и наличия хотя бы элементарных манер!

Нечасто удавалось сбежать от родителей, особенно к тем, кого Краучи тихо недолюбливали, но виду не показывали. Речь шла именно о Блэках. Отец Младшего Крауча прознал, что его сын водит дружбу с Регулусом, даже пару раз язвительно отозвался об этой дружбе, сравнив ее с пригретой змеей на груди, но Барти до мнения отца было до звезды и он считал, что неплохо было поддерживать общение с семьей, с которой Краучи когда-то сами связались в прошлом.
Тем более Барти любил свою бабушку, несмотря на всю ее строгость. Он глубоко переживал ее смерть, которая совпала с его поступлением в магическую школу. Наверное, частично из-за этого Младший решился на дружбу с Регулусом, которая переросла в крепкие доверительные отношения. Барти относился к Регулусу как к родному брату и переживал с ним все радости и невзгоды, старался видеться даже за пределами школы, сбегая из дома и получая потом от отца суровые наказания.

Отец ненавидел и подозревал всех вокруг. Барти понимал, что это было влияние работы, но не хотел принимать подобного отношения к себе или к своей матери, к дальним родственникам и ко всем, кого Крауч Старший мог подозревать в связях с Пожирателями Смерти. Тогда Младший заикнулся об этом Регулусу, что его отец в Министерстве может готовить очередную проверку среди чистокровных магов и вряд ли он будет наносить им вежливые визиты. Именно в тот день Младший узнал правду о друге, сжимая его руку в своих избитых отцовской линейкой ладонях. Тогда Бартемиус слушал Регулуса, раскрыв рот, ощущая, как сладкое чувство справедливости и восхищения заполняет его грудь и живот.

И теперь Бартемиус стоял посреди гостиной в доме Лестрейнджей. Было страшно и приятно одновременно, он испытывал трепет перед этой семьей, хотя видел их лишь краем глаза на некоторых приемах, куда отец с удовольствием таскал сына, чтобы тот учился светской жизни. Что ж, отец хотел, чтобы сын учился налаживать связи, то вот они — его будущие связи, которые точно отцу не понравятся от слова совсем.
Теперь нужно было не подвести Регулуса и доказать Лестрейнджам, что Бартемиус Младший достоин стать частью их общества.

На следующий день, после прибытия в особняк Лестрейнджей, Крауч поднялся рано утром. Постель Регулуса, к его удивлению, была пуста. Посмотрев с сомнением на время, Барти потер глаза, понимая, что он не проспал, а вообще встал, по идее, раньше всех. Ладно, ему нужно было найти Регулуса, потому что он все еще волновался находиться наедине с кем-то из Лестрейнджей, а с другом было как-то спокойнее в чужом доме среди чужих людей.
Умывшись холодной водой, юноша вытер полотенцем бледное лицо и посмотрел на себя в зеркало: на него смотрел тощий юноша, с синяками под глазами и заметными веснушками на носу. Поджав губы, он резко отвернулся от зеркала и принялся одеваться, глубоко размышляя о том, как он вообще сможет доказать свою полезность этой семье.
Наверное, они как-то его испытают. Регулус постоянно пропадал на тренировках или заданиях, ему всецело доверяли участвовать в революционном движении, а Крауч... Он чувствовал себя лишним на этом празднике жизни, когда ловил косые взгляды от тех же Лестрейнджей.

Размышляя о наболевшем, Барти не заметил, куда он вышел из спальни. Поместье было большим, из-за незнания можно легко попасть в другую часть дома, что и случилось с юношей, когда он отвлекся от мыслей — Бартемиус оказался в небольшой библиотеке. В голове сразу мелькнула идея сократить время до завтрака за чтением интересных книг, которых, наверное, не было даже в запретной секции Хогвартса.
Потерев ладони, Младший подошел к шкафам, с любопытством читая названия книг на старинных корешках: где-то текст был частично стерт временем, а на каких-то книгах отливал изумрудным или золотым. Взяв один том, он открыл его и пролистал страницы, борясь с желанием вырвать парочку особо интересных. Книга была о зельеварении, а Крауч обожал этот предмет и отлично справлялся с заданиями на нем, вызывая у учителей восторг.

Увлекшись чтением, юноша не заметил, что в библиотеке стало на одного человека больше, лишь внезапный женский голос заставил его слегка вздрогнуть и обернуться. Замерев в неловком молчании, Крауч окинул взглядом хозяйку поместья, задерживаясь на открытых участках тела. Крауч никогда не видел женщин в подобном образе вживую, выглядело это притягательно и возбуждающе, но юноша взял себя в руки, понимая, что ему скорее влетит за наглое вторжение в библиотеку.
— Прошу прощения, госпожа. Я случайно сюда забрел, когда искал Регулуса.

Бартемиус воспринял слова про любопытство как намек на наказание, из-за чего он нервно потер свежий шрам на ладони, не сводя пристального взгляда с женщины.
— Отец приучил меня вставать рано. Он считает, что ранний подъем нужен для того, чтобы стать успешным.

[indent] Последний раз Ги столкнулся с отцом, когда собирал вещи для переезда. С того злосчастного разговора про клоунов и «когда же ты повзрослеешь» успело пройти некоторое время, однако Ги то ли оказался излишне упрямым, то ли злопамятным. Факт оставался фактом: говорить с Мариусом Пруэттом ему больше было не о чем. Отношение к себе он понял, все точки были расставлены, дело оставалось за малым – убраться из «Гнезда», которое без Молли и Фаба резко перестало быть тем самым домом из детства, столь любимым Ги.
[indent] Новость о том, что по его душу приходили вич-вочеры, разнеслась по семье в мгновение ока, и «Гнездо» томилось в молчаливом ожидании дальнейших событий. Ги чувствовал, как неуловимо меняется атмосфера. Чувствовал взгляды, в которых прямо-таки читалось неверие в то, что всё это на самом деле. Когда он случайно встретился с отцом в коридоре, с парой тяжёлых сумок с вещами, Ги поначалу хотел взглянуть на него с вызовом, сказать что-нибудь, не ждал, что клоуна в вочеры возьмут, да? Но передумал. Решил, что больно много чести. Вопреки всей своей дурашливости и несерьёзности, из детских претензий к отцу Ги давным-давно вырос.
[indent] К тому же, молчание и равнодушие ранят сильнее любых слов – об этом Ги тоже прекрасно знал.
[indent] И видел, как отец тоже что-то хотел ему что-то сказать. Что именно – этого он уже никогда не узнает, но, честное слово, он и в последний раз сказал более чем достаточно. Ги сильно сомневался в том, что услышит о себе что-то новое.
[indent] В итоге «Гнездо», которое по меркам некоторых из «священных» тоже звёзд с неба не хватало, он променял на крохотную дешёвую квартиру в Косом переулке. Владелец долго стыдливо рассказывал, что вообще-то мало кто горит желанием здесь селиться, потому что звукоизоляция ни к чёрту, зимой жуткие сквозняки, а летом духота, да и запах лекарственных зелий, доносящийся с нижнего этажа, кажется, не выветрится отсюда и за несколько столетий. Ги окинул комнату пристальным взглядом, оценил тесную кухню, потёртый диван с выцветшей обивкой, заменявший спальное место, расколотую плитку на стенах туалета, поющие на ветру оконные ставни, облезлый коврик, оставленный не то предыдущим жильцом, не то брошенный владельцем для создания хоть какого-то подобия уюта – и, широко улыбнувшись, заявил, что это идеальный вариант.
[indent] «Гнездо» и эта квартира были словно небо и земля. Но Ги рассуждал так: «Орлиное гнездо» было семейной усадьбой и жить там, соответственно, должна семья. А он один. Без жены, без детей и так далее. В сущности, что нужно для него одного? Да не так много, если подумать, на самом деле: место для сна, место для еды и туалет. Тяги к излишней роскоши в нём никогда не было, да и находиться в этой квартире долго Ги не планировал: за первые дни работы в штабе вич-вочеров он успел осознать, что именно там в основном проводить время и будет. В квартире он нуждался исключительно как в месте для того, чтобы было куда сложить своё бренное тело после трудного рабочего дня.
[indent] Поэтому он сразу сказал тёте Лукреции: «Тебе там не понравится».
[indent] Это не блэковский Рейвен-Хаус и даже не «Гнездо». Это самая обычная маленькая квартира, рассчитанная исключительно на одного человека – и да, Ги прекрасно понимал, какое именно жильё он снимает. У него не поехала крыша, не помутнился рассудок, он не ударился головой на одном из последних рейдов (разве что совсем чуть-чуть). С самого начала, когда у Ги только возникла мысль о переезде, и до самого конца он очень чётко осознавал, что творит, на что тратит деньги и где планирует прожить следующие... бог знает сколько лет.
[indent] Возможно ему просто нравилось смотреть на то, как от его каждого подобного решения у всех знакомых и родственников вытягиваются лица.
[indent] Тётушка, правда, всё равно настояла на своём визите, и тут он мог разве что руками развести, мол, ну как знаешь, моё дело тебя предупредить. Ради приличия к этому визиту стоило бы хоть сколько-то подготовиться: пыль там вытереть, окна вымыть, сообразить какое-то подобие праздничного ужина, всё такое. Одно «но»: бумажная работа всё так же никуда не делась; её было много что у хит-визов, что у вич-вочеров – у них-то тем более. И времени эти бумажки усасывали столько, что диву даёшься – а куда же подевались последние два часа, я же только-только сел отчёты заполнять.
[indent] Ну вот туда и подевались. И пришлось Ги возвращаться второпях – министерский камин отправил его прямиком в «Дырявый котёл», где заказал пастуший пирог с собой и, забрав свой заказ, рванул к Малпепперу. Тётушка как раз там его и дожидалась.
[indent] – Прости-прости! – извиняется он буквально на бегу, – давно тут ждёшь?
[indent] С обратной стороны дома была хлипкая лестница, которая как раз и вела на второй этаж. Ги впихивает запакованный в бумагу и перевязанный бечёвкой пирог в руки тёти Лукреции, попросив подержать его, пока он ведёт неравную борьбу с заедающим в замочной скважине ключом. В конце концов дверь поддаётся, и Ги, изобразив галантный поклон, приглашает тётушку пройти внутрь.
[indent] – Дом, милый дом. Тебе нравится?, – ехидничает он, – падай, куда хочешь, – из вариантов был, собственно, диван и невысокий табурет, – сейчас ещё чай заварю, вообще заживём.
Пять часов, правда, уже успели пройти, но ведь лучше поздно, чем никогда, верно?

ваш пост

- Возможно, Трансфигурация тяжелая, - Кора достает из сумки пустую бутылку и взмахом палочки наполняет ее водой, потом делает пару глотков. - Зельями и травологией проще. Явно найдется тот, кто тут же начал бы спорить. Но трансфигурация и правда давалась МакДугал тяжко. Девушка поджимает ноги, садясь в позу лотоса.

- Ну как тебе сказать, - Кора чуть смеется, - говорить можно, дерьмо подбирать ну такое. С точки зрения теории все это очень интересно, величественные и могущественные создания и все такое. Но не то чтобы за пределами книг я мечтала проводить с ними каждый день. Драконы вводили ее в восторг в книгах, а вот вне она как-то не могла представить себя драконологом.

- Свобода, говоришь, - у нее она была всегда, может поэтому она ее не слишком ценила. - Предполагаю кузену промывают мозги больше чем мне, но я и не наследница. Девушка пожимает плечами, ее это не слишком волновало. Бабушку с дедушкой и семью дяди она периодически посещала, они явно не питали к ней плохих чувств, иначе Кора заметила бы, но все же при этом и в жизнь ее и матери не очень то и лезли. - Если у тебя есть собственное мнение, то это хотя бы приемлемо. Большинство не может подпитать свою неприязнь чем-то большим чем "ну это плохо", "ну вот меня так учили".

Какое бы мнение Эван там не скрывал, Кора считала, что если это его мнение, то он имеет на него право, как и она на свое. Она в принципе не питала ни к кому неприязни. Но жить на стыке двух миров оказалось сложно.
- На стыке, если честно не очень. Это, как будто, ты ни туда ни сюда не подходишь, но у меня ситуация попроще. Сложно было, когда мама совсем ничего не понимала в жизни самой Коры, а бабушка не была настолько близкой, чтобы что-то обсудить с ней. В общем, у нее оставались лишь Теодор и Эммелин, которым можно было выдать все свои проблемы. Правда, они оба не обладали богатым жизненным опытом, которым могли поделиться старшие.

- Вообще знаешь, что любопытно. Магглородденных как-то без особых вариантов забирают в Хогвартс. Ну вот, а если ему нахрен не сдалась эта магия, зачем ему тратить тут время? Кора задумалась о тех, кому знания в зельеварении совсем в жизни не помогут, если они хотят жить с простыми людьми.

В комнате становится немного жарко, Кора закатывает рукава и на одну пуговицу расстегивает рубашку, а после  снова пьет немного воды.
- Будешь?

- Возможно, Трансфигурация тяжелая, - Кора достает из сумки пустую бутылку и взмахом палочки наполняет ее водой, потом делает пару глотков. - Зельями и травологией проще. Явно найдется тот, кто тут же начал бы спорить. Но трансфигурация и правда давалась МакДугал тяжко. Девушка поджимает ноги, садясь в позу лотоса.

- Ну как тебе сказать, - Кора чуть смеется, - говорить можно, дерьмо подбирать ну такое. С точки зрения теории все это очень интересно, величественные и могущественные создания и все такое. Но не то чтобы за пределами книг я мечтала проводить с ними каждый день. Драконы вводили ее в восторг в книгах, а вот вне она как-то не могла представить себя драконологом.

- Свобода, говоришь, - у нее она была всегда, может поэтому она ее не слишком ценила. - Предполагаю кузену промывают мозги больше чем мне, но я и не наследница. Девушка пожимает плечами, ее это не слишком волновало. Бабушку с дедушкой и семью дяди она периодически посещала, они явно не питали к ней плохих чувств, иначе Кора заметила бы, но все же при этом и в жизнь ее и матери не очень то и лезли. - Если у тебя есть собственное мнение, то это хотя бы приемлемо. Большинство не может подпитать свою неприязнь чем-то большим чем "ну это плохо", "ну вот меня так учили".

Какое бы мнение Эван там не скрывал, Кора считала, что если это его мнение, то он имеет на него право, как и она на свое. Она в принципе не питала ни к кому неприязни. Но жить на стыке двух миров оказалось сложно.
- На стыке, если честно не очень. Это, как будто, ты ни туда ни сюда не подходишь, но у меня ситуация попроще. Сложно было, когда мама совсем ничего не понимала в жизни самой Коры, а бабушка не была настолько близкой, чтобы что-то обсудить с ней. В общем, у нее оставались лишь Теодор и Эммелин, которым можно было выдать все свои проблемы. Правда, они оба не обладали богатым жизненным опытом, которым могли поделиться старшие.

- Вообще знаешь, что любопытно. Магглородденных как-то без особых вариантов забирают в Хогвартс. Ну вот, а если ему нахрен не сдалась эта магия, зачем ему тратить тут время? Кора задумалась о тех, кому знания в зельеварении совсем в жизни не помогут, если они хотят жить с простыми людьми.

В комнате становится немного жарко, Кора закатывает рукава и на одну пуговицу расстегивает рубашку, а после  снова пьет немного воды.
- Будешь?

Это даже не было запланировано. Предполагалось, что Элиас вместе с двумя «коллегами» заберут одну книгу у скромного старика-волшебника, проживающего в глухой деревеньке в Ирландии. Приказ был сделать всё без лишнего шума, не привлекать внимание к их появлению в этой точке на карте и уйти до тех пор, пока кто-то запаникует и вызовет Аврорат. Казалось бы, плевая задача для боевых магов, вот только, как это часто бывает, даже в самом идеальном плане может быть изъян.
Розенберг был уверен, что если со стариком по-человечески поговорить, он отдаст книгу без лишних разговоров и без Чёрной метки над своим домом. Зачем ему лишние трудности? Всё, что он хотел, спокойно дожить этот век в обветшалом домишке на берегу реки Шаннон. Всё пошло не по плану, когда они пробрались в дом и случайно наступили кошке на хвост. Чёрной кошке на чёрный хвост в чёрной комнате. Ирония судьбы, да и только. Мужчина с трудом сдержался, чтобы не выругаться - более глупой ситуации было трудно придумать. Трое боевых магов поздним вечером пробрались в дом и едва не похоронили всю операцию из-за домашнего животного. Котяра взвизгнул, зашипел и был таков. Трое Пожирателей на миг замерли, прислушиваясь, но всё было тихо. В деревенский колокол никто не бил, небо не прорезали вспышки сигнальных заклинаний. Выждав ещё с полминуты, волшебники двинулись дальше, и на лестнице столкнулись с маленькой девочкой, прижимавшей к груди сбежавшего кота, который по-прежнему шипел и отплёвывался, но жался к девочке. Малышке на вид было лет восемь-девять, её огромные голубые глаза буквально светились в темноте. Элиас уже поднял было палочку, чтобы прошептать обездвиживающее заклинание, но крошка оказалась проворнее и закричала. При том так громко, что заложило уши! После этого начался настоящий хаос, где трое бывалых Пожирателей едва не попрощались с жизнью из-за кота.
Трасгрессировать втроем из узкой гостиной ветхого домишки не представлялось возможным, но когда они выбрались на улицу, их уже ждали. На их беду в деревеньке были авроры - проездом ли или местные, какая разница? - факт оставался фактом. Их готовы были угостить заклинаниями и не позволить уйти отсюда живыми.
Розенберг проклинал весь белый свет, отбиваясь от заклинаний, выставляя щиты и выпуская в противников ответные заклинания. Воздух искрил, даже скрипел - волшебник был почти уверен, что над ними развернули антиаппарационные чары. Видимо, кто-то из авроров владел невербальной магией... Один из соратников сполз по стене, но тут же попытался подняться - из-под железной маски, скрывавшей лицо, текла кровь. Другой уже драпал со всех ног к краю деревни. Эл его понимал: авроров было восемь, и одному Мерлину известно, как их столько здесь оказалось на краю Ирландии, так что бегство казалось не самой худшей затеей. Своё эго от позора он ещё успеет отмыть, как и от чувства стыда, если выберется отсюда живым. Одно из заклинаний попало в бок и прорезало мантию - Розенберг отступал, парируя и больше защищаясь, чем нападая и давая достойный отпор.
— Вставай, твою мать, - рывком поставив поверженного Пожирателя, буквально приказал мужчина.
— Держи щит, не отвлекайся ни на что и держи щит, понял? - Пожиратель что-то прогудел в ответ, так что Элиас не разобрал слов. Видимо, ему прилично досталось. Ладно, с этим они разберутся позже. Главное, унести отсюда ноги.
Они почти добрались до края деревеньки, откуда можно было трансгрессировать, и Розенберг, наконец, выпустил плечо товарища. Тот пошатнулся.
— Уходи немедленно, - дрожащая рука с волшебной палочкой была залита кровью, но всё же после пятисекундной задержки боевой товарищ исчез. Щит, что он держал, спал, и в этот момент в Эла полетело заклинание. Даже два. Они срикошетили, и одно из них ударило его по лицу. Волшебник пошатнулся - удар был довольно мощным - но всё же устоял на ногах, чувствуя, как маска сначала впилась в кожу, прорезая её в нескольких местах, а затем пошла трещинами. Раненый бок тянул к земле. И всё же Элиас поднял палочку и трансгрессировал, оставив ни с чем авроров, которые уже бежали к месту, где только что стоял Пожиратель Смерти, оставив после себя лишь брызги крови на песке и гравии.
Мужчина буквально вывалился из трансгрессионного вихря и упал на колени в холле своего дома. Палочка выпала из его рук и покатилась по начищенному до блеска мраморному полу. Дрожащими пальцами Розенберг потянулся к маске - она буквально рассыпалась на части в его руках, и куски с лёгким стуком посыпались на пол. Ещё несколько секунд, и авроры увидели бы его лицо. Дьявол, дьявол, дьявол... Что это была за чертовщина? Он не торопился вставать с колен и лишь немного изменил положение, приваливаясь затылком к стене. Сейчас он немного посидит и приведёт себя в порядок. Совсем чуть-чуть времени, небольшая передышка. Ему это так было нужно.
По лицу, с обоих сторон от глаз, текла кровь, была рассечена щека и нижняя губа. На бок, кровь из которого успела пропитать всю мантию, Розенберг почти не обращал внимания. Хотелось спать, но спать было нельзя.
Элиас попытался встать, но не вышло. Идеальный мраморный пол был залит его кровью и усыпан осколками маски Пожирателя Смерти. Он должен был убрать всё это, пока не проснулась Эрика и не признала в брате того, кого он столь рьяно от неё скрывал. Но как же хотелось спать...
— Поднимайся, - прошипел самому себе Розенберг сквозь стиснутые зубы. — Поднимайся.

[indent] Иногда Вильгельмина задавалась вопросом: имел ли хоть кто-то в их обществе настоящий выбор? Каждому из них была предписана определенная роль, чей «функционал» не мог перейти за границу дозволенного, как бы того ни хотелось. На первый взгляд, взрослые люди выглядели более свободными – их жизнь теперь принадлежала лишь им, не завися от решения родителей, но ведь и они, в свою очередь, когда-то стали пешкой в далеко идущих планах своих родителей, живя с последствиями чужого выбора. Ни для кого не было секретом, что брак Гертруды и Гюнтера был точно таким же договорным союзом, как и большинство браков чистокровных семей – как и в будущем брак самой Мины. Перспектива звучала весьма обременительно и подчас ужасно на словах, но на удивление не вызывала в юной девушке столь резких отрицательных эмоций, как у некоторых ее сверстниц. Может, свою роль сыграл пример родителей, которые вроде бы были счастливы вместе, хотя и поженились не по любви? По словам, Гертруды, она возникла позже. А были ли они счастливы? Чем больше юная фройляйн пыталась вспомнить, какими были отношения ее родителей, тем более расплывчатыми и далекими казались события тех дней. Они никогда не ссорились при ней, всегда были вежливы и учтивы друг с другом, но дети наивны и замечают лишь очевидное. Когда умер Гюнтер, Гертруда послушно носила траур отведенный ей срок, а потом жизнь вернулась в прежнее русло, словно ее мужа и вовсе никогда не существовало в их жизни. О его присутствии напоминали лишь совместные портреты и несколько зачарованных фото, да и то Вильгельмине показалось, что этих вещей стало в их жизни гораздо меньше – лишь большой семейный портрет в гостиной и несколько фотографий, которые отлично вписывались в интерьер каминной полки, отвечая требованиям идеальной австрийской семьи – белокурая женщина с завитыми локонами и идеальной укладкой, высокий мужчина и две светловолосые дочки с одинаковыми улыбками – похожими рисунками пестрили все рождественские открытки. Гертруда почти не вспоминала о своем супруге, редко поощряя разговоры о нем, когда его инициаторами выступали ее дочери… Скучала ли она по нему? Был бы этот договорной союз, если бы Гюнтер не умер так рано?
С уверенностью заявлять, что Вильгельмину совершенно не пугали грядущие перспективы ее взросления, было бы явным и откровенным малодушием. Конечно, пугали. Гертруда уверяла ее, что непременно подберет ей самую лучшую партию, но ведь это будет только по ее мнению, которое могло быть отличным от мнения дочери. Едва ли это что-то меняло, но одной этой мысли было достаточно, чтобы вселить тревожный трепет в девичье сердце в ожидании известий о предполагаемом женихе. К счастью, им оказался тот, кого Мина уже знала. Элиас Розенберг был тоже студентом Дурмстранга, и их разделяло всего лишь два года. Учитывая крайне консервативные взгляды Гертруды и ее придирчивый подход, иначе и быть не могло: мужем ее дочери мог стать либо австриец, либо немец. Хотя предрассудками о чистоте арийской расы в большей степени страдали простые люди, ее мать с большой охотой и рвением разделила эти некогда пагубные веяния. Семья Розенбергов была обеспеченной, влиятельной и самое главное – отличалась чистотой крови. Для Вильгельмины все эти критерии были хорошо заученной скороговоркой о том, каким должен быть будущий муж, но для нее главным было вовсе не это. Элиас был статным молодым человеком, приятной наружности. Отличался прекрасными манерами, был начитан, имел изысканный вкус, к представительницам прекрасного пола всегда относился с уважением и почтением. Мина не помнила, чтобы его имя фигурировало в школьных сплетнях – его репутация была безупречна.
Их знакомство началось задолго до помолвки. Тогда фон Нойманн была совсем юной, недавно начав свое обучение в Дурмстранге. В их семье было непринято поднимать тему слабостей, но одна из них была настолько очевидной, что ее не удалось скрыть даже от десятка чужих ей людей во время занятий по полетам – страх высоты. Говорят, многие наши фобии иррациональны, особенно, если они не имеют под собой реальный прецедент. У Мины, к счастью, его не было, но, как бы она ни старалась, иррациональным страх не казался – она могла упасть с метлы и разбиться. Как минимум, покалечиться! Даже несмотря на то, что весь процесс проходил под пристальным присмотром учителя. Разумеется, экзамен она не сдала.
Она уже и не помнила, как так получилось, что именно Элиас предложил ей свою помощь. Еще более необъяснимым было то, что она этой помощи совсем не сопротивлялась. Мина не отличалась излишней гордыней, но любая неудача и неумение исправить ее самостоятельно – признак слабости, так ее учили. Розенберг был настолько деликатным и вежливым, что принять его помощь оказалось проще, чем принять ее от собственных сокурсников. В Дурмстранге всегда была сильна конкуренция, и далеко не все товарищи по факультету горели желанием помочь, полагая, что тем самым оказывают помощь своему конкуренту. И все же, не зря говорят, что «все, что не делается – к лучшему». Первый опыт полетов и этот экзамен были едва ли не самыми ужасными днями из школьной жизни фон Нойманн, но именно этот опыт преподнес ей два неожиданно приятных сюрприза: она получила травму носа, и, благодаря исцеляющему заклинанию избавилась от ненавистной легкой горбинки (целительница решила, что горбинка как раз и была последствием травмы, а Мина не стала переубеждать), но самое главное – приобрела новое приятное знакомство.
Когда они стали старше, Элиас пригласил ее на Святочный бал. Они не встречались, а он был старше ее на два курса – это было немыслимо! И вместе с тем просто удивительно прекрасно. Быть может, это ничего не значило, но глупо отрицать, как юной девушке был приятен подобный жест: получить такое внимание от старшекурсника, да еще и из такой семьи! Наверняка многие завидовали ей, и не зря. Вечер они провели чудесно: степенные, медленные танцы, в которых Элиас был также великолепен, как и в знании манер, сменились долгими разговорами на самые различные темы: оба разделяли увлечение классической музыкой, читали одних и тех же философов, им было, что обсудить, и даже о чем поспорить. Когда-то Гертруда сказала, что увлечение Моцартом – баловство, а вот Элиасу тоже нравилась его музыка. Возможно, этот вечер мог бы стать началом чего-то большего, но по тем или иным причинам не стал – темп жизни в Дурмстранге, постоянное соперничество и огромный объем заданий едва ли давал студентам большой простор для личной жизни. К тому же, Вильгельмина не могла просто хорошо учиться – она должна была прекрасно учиться, и непременно на Эрстере.
Потом ей казалось, что все эти события произошли в ее жизни не просто так. Сколько бы фон Нойманн ни пыталась отрицать романтичность своей натуры – в силу возраста она просто не могла быть другой. Ей хотелось верить, что все эти события были эдакой путеводной нитью к их запланированной помолвке. Не просто так судьба надоумила Гертруду выбрать именно Элиаса!
Он всегда был с ней честен. Пока между ними был лишь договор, но кто сказал, что они не смогут полюбить друг друга? Они никогда не узнают ответ, если не попытаются сделать шаг навстречу. И они попробовали. Может быть, «любовь» была слишком громким определением, но влюбленность… Да, Мина совершенно точно ее чувствовала. Как еще назвать этих неумных бабочек в животе и до боли знакомый, нежный трепет в груди в ожидании встречи? Он креп день ото дня, от встречи к встрече, превратившись в ноющую тоску, когда Элиас окончил Дурмстранг, а Вильгельмине оставалось еще два года учебы. Они стали видеться реже – лишь во время каникул, и теперь в основном в присутствии третьих лиц. С того момента, как Розенберг начал взрослую жизнь, Гертруда особенно переживала за то, как далеко могут зайти отношения ее дочери с ее женихом еще до свадьбы. И не зря.
Мягкая улыбка тронула губы девушки при воспоминании о том удивительном дне. Как раз в этот момент на пороге ее комнаты показалась Герда, объявляя, что мать просила ее спуститься вниз – к ней приехал Элиас. Это было удивительно приятной неожиданностью, ведь обычно он предупреждал ее о визитах, и вдруг такая спонтанность! Если бы у нее было время, Мина бы непременно переодела платье, но была лишена такой привилегии. Оставалось надеяться, что легкое летнее платье цвета пепельной розы в самом деле так ей идет, как ее в этом уверяла Гертруда.
— Элиас! – воскликнула волшебницы, впорхнув в малую гостиную. – Какой удивительный сюрприз! – радостно продолжила она, поспешив к нему навстречу. Разумеется, матушка была где-то рядом, и эта мысль никогда не покидала белокурую голову Вильгельмины, тут же заставляя сдерживать собственные порывы.
— Ты не написал, что собираешься сегодня навестить нас, — это был не укор, скорее, искреннее удивление. Безусловно, приятное. Мужчина стоял к ней спиной, по-прежнему не отрывая взгляд от живописных летних красок за окном: опускались сумерки, раскрашивая небо в цвета розового золота. – Что-то случилось? – подходя к нему со спины и осторожно накрыв ладонью его руку, уже тише спросила волшебница. Элиас выглядел встревоженным и…напряженным. Она уже читала подобные настроения в его темных глазах в последний год – порой они овладевали им совсем ненадолго, а иногда он неожиданно замолкал, будто ускользая от нее. Совсем, как сейчас.

Эван даже на мгновение теряется от ее напора, но следом отвечает на жаркий поцелуй с не меньшим жаром. Кто бы мог подумать, верно? Видимо это было нужно им обоим. Забыться в чужих объятиях, отвлечься от чего-то или же кого-то другого.
Одежда летит на пол, а стоны явно были бы слышны в коридоре, если бы не заклятие тишины. Поцелуи, прикосновения, запах ее духов, кажется все это сводит Эвана с ума. Кора выгибается навстречу его движениям, навстречу его рукам. Волна удовольствия накрывает их практически одновременно. Эван не спешит отстраняться, прежде наклоняется, притягивая Кору к себе, что бы поцеловать ее. Определенно стоило задержаться в библиотеке ради такого поворота событий.

Собираются они уже молча. Смущение кажется повисает между ними, тяжелое, гнетущее, как и вопрос, а что дальше? Пара взмахов палочкой, несколько застегнутых пуговиц и вот уже ничего и не указывает на то, что между ними что-то было.  Розье накидывает мантию на плечи, подхватывая свою сумку. МакДугал говорит о том, что им теперь уж точно пора и приходится с ней согласиться.
- Уж от Филча точно сможем сбежать, запустим в него ступефаем в крайнем случае, - Эван улыбается, а следом все же не сдерживается, подходит ближе. - Ты великолепна, - он едва касается губ Коры своими, проводит пальцами по ее щеке.

Розье выглядывает в коридор первым, осматривается на предмет очередных незваных гостей, а следом протягивает Коре руку. В принципе вполне неудивительный жест после произошедшего. В гостиной явно уже заметили их отсутствие, да и к тому же вполне связали с тем, что они задержались в библиотеке. Шепота за спиной явно не избежать, так почему бы и не…
- Как насчет того, что бы встречаться? - первым нарушает тишину Эван, спрашивает правда шепотом, что бы ненароком не разбудить какую-либо картину. - Зато обойдемся без лишних сплетен, а надоест шумно расстанемся через пару недель?
Розье крепко сжимает ладонь Коры в своей, ловит себя на мысли, что ему нравится это чувство. Он почти забыл, как это когда-то кто-то просто рядом, а не пытается ебать мозги 24/7. Сольвейг последние полгода только этим и занималась, а к чему все это привело? Да ни к чему. Гневу отца, испорченным отношениям и куче дерьма, что они наговорили друг другу в Рождественские каникулы.

Они добираются до гостиной без приключений, видимо исчерпали их в самом начале. Прежде чем назвать пароль от гостиной, Эван бросает быстрый взгляд на Кору, сжимает ее руку чуть крепче.
Взгляды нескольких старшекурсников, что засиделись в гостиной, сразу же направляются в их сторону. Но вот Розье плевать на это, когда его вообще интересовало чужое мнение?
- Увидимся утром? - спрашивает парень у МакДугал, следом выпускает ее руку из своей, наклоняется что бы легко поцеловать девушку в щеку.
Пусть уж лучше судачат как они смогли скрывать отношения, нежели о чем-то ином. Все же инициатором произошедшего был он.
- Чего уставились? - это уже обращено к тем, кто засиделся в гостиной. Розье усмехается, провожая взглядом девушку, что скрывается в спальнях девочек.

ориентируйтесь на заявку выше. Пишу в основном 7к слов, может и меньше, а может и больше.