[indent] Они проиграли.
[indent] Они не имели на это права. Только не он. Не после Афганистана, не после Заковии. Не после того, как в сиянии прожекторов и направленных на него тысяч восторженных глаз называл себя их щитом. Все эти годы он шел к искуплению, но лишь становился причиной новых смертей. Действие рождает противодействие, так? Об этом предупреждал Вижн, именно они, так называемые защитники, мстители, анонимные герои, повинны в том, что последнее десятилетие мир корежит в агонии. И теперь за их ошибки расплачиваются невинные, став кровавой жертвой на алтаре силы, превосходящей по мощи все, с чем они кога-либо сталкивались. Силы древней, как сама Вселенная.
[indent] Он на коленях - после все этих лет борьбы с сильными мира сего, с самим собой, попыток отделить себя от тени отца, о котором в памяти остался лишь полный разочарования взгляд, режущий больнее тупого скальпеля доктора Инсена, извлекающего застрявшие в груди осколки того, что сам Старк смел называть произведением искусства. Но, кажется, один, самый крупный и острый, так и не смогли найти - он засел в сердце, особенно остро напоминая о себе бессонными ночами. Все эти годы он хватал себя за горло и вытягивал из омута растерянности, страха, отчаяния. И теперь - наконец! - он на коленях.
[indent] Но торжествовать некому.
[indent] Генератор наночастиц искрит, жжет сквозь изодранную, пропитавшуюся своей и чужой кровью одежду, пальцы загребают темный, жирный пепел, горло саднит от едкого дыма, обоженным легким остро не хватает воздуха. Он уже все это видел - в своих кошмарах. Ванда, сама того не зная, надеясь напугать его, предрекла его судьбу. Но страха не было.
[indent] Теперь не было уже ничего.
[indent] Расколотый щит. Безвольная рука кончиками пальцев касается потускневшего молота, другая - все еще сжимает треснувший лук. С тихим потрескиванием остывает металл брони Железного Патриота, ставшего для своего хозяина последней, мучительной тюрьмой. На красном не видно красного, резкие штрихи, бледное лицо, глубокие тени вокруг всегда таких огромных, горящих жаждой нового, а теперь закрытых глаз.
[indent] - Э.Д.И.Т. - хрипит Тони, боясь услышать ответ, но надеясь на чудо, - отчет.
[indent] Прижимает к груди мальчишку, растрескавшиеся губы сочатся сукровицей. Он, раб науки, никогда не верил в бога, но сейчас был готов уверовать в кого и во что угодно, если только...
[indent] - Жизненные показатели не зафиксированы, сэр. Мне очень жа...
[indent] Он сам вырывает из костюма Питера модуль ИИ, сминая его в кулаке вместе с его фальшивым - да, черт возьми! - сочувствием. Что он может знать о сожалении? Плечи Тони сотрясаются в яростных, сухих рыданиях, пока пальцы перебирают завитки каштановых волос.
[indent] - Прости меня... мой мальчик, прости...
[indent] Шорох одежды по каменным осколкам в мертвой тишине, наступившей после прокатившейся бури сражения, звучит слишком громко, заставляя Старка бережно, словно величайшее сокровище, опустить тело паренька на бетонное крошево и подняться с колен. Он идет, посекундно оступаясь, бредет как в полубреду, не осознавая, что привлекло его внимание и что, собственно, ищет, пока взглядом не натыкается на посеревшие от пыли обрывки красной мантии, в последнем отчаянном порыве пытающиеся укрыть человека в синей робе.
[indent] Старк пытается наклонится, но ноги подгибаются и снова бросают его на колени. Он хватает Стрэнджа за плечо и переворачивает лицом вверх - тот еще жив, взгляд с трудом, но фокусируется на нем самом.
[indent] - Ты говорил, есть шанс. Скажи мне, что это он, - сипит Тони почти беззвучно, пальцы неловко перебирают ткань воротника, нащупывая складки ткани, вцепляясь в них, встряхивая чародея. - Скажи... ты, сукин сын. Скажи мне! СКАЖИ МНЕ!
[indent] Стрэндж кашляет, отхаркивая кровь вместе с какой-то маслянистой темной жижей. Превозмогая боль, криво улыбается в последний раз.
[indent] - Если скажу - не сбудется.
[indent] Стивен затихает в его руках. Тони, запрокинув голову, смотрит на вновь сгущающиеся тучи над головой, усилившийся ветер сносит в сторону вонь дыма и гари. Он понимает - это эндшпиль. Конец. Финал.
[indent] Встает. Вопреки всему, встает. Снова и навсегда. Закрывает глаза - и считает.
[indent] Раз. Дрожит под ногами земля.
[indent] Два. Воздух наливается запахом металла и тяжестью, словно свинцом.
[indent] Три...

[indent] Визг тормозов ударяет по ушам так, что становится больно. Чьи-то испуганные вскрики, встревоженные ахи, беспорядочная ругань. Он падает, когда чьи-то руки дергают его в сторону, и распахивает веки. Незамутненное солнце слепит воспаленные глаза так, что сложно рассмотреть окружающих его людей - смотрящих с беспокойством, спешащих, раздраженных.
[indent] Живых.
[indent] Тони садится, ощущая тепло нагретого полуденным солнцем асфальта и потеряно наблюдая за тем, как кричащий на него водитель такси поднимает стекло и газует. Теплый ветер мягко перебирает волосы, ссадины на лице припекает и пощипывает. Он с наслаждением вдыхает воздух, наполненный  смесью запахов хот-догов из ближайшей лавчонки и выхлопных газов. Слышит встревоженный голос, с тупым упорством спрашивающий, не нужен ли ему доктор.
[indent] Нужен. Но его не вызвать через 9-1-1. У него получилось. У чертова мага - непонятно как - получилось!
[indent] Тони поднимается на ноги, опираясь на почтовый ящик, оглядывается, обращая внимание на таблички с названием улиц, прикидывает что-то в уме и начинает пробираться сквозь столпившихся вокруг него людей. Уверенно берет курс, сначала заметно прихрамывая, потом - почти бегом. Мысль, что они все-таки победили, придает сил.
[indent] - Минус сто пятьдесят очков Гриффиндору, - на одном дыхании выпаливает Тони, когда старинная винтажная дверь с бронзовой ручкой отворяется перед ним, и буквально падает в полумрак прихожей Санкторума. - Ты, - черный от копоти палец уперся в грудь Стивена, - со своими секретами и вселенскими тайнами. Ты бесишь. Если ты еще раз... я заставлю тебя пережить все, что пришлось пережить мне.
[indent] Тони ведет, заставляя покачнуться, на мгновение темнеет в глазах, и ему невольно приходится ухватится за воротник монашеского одеяния Стрэнджа, чтобы устоять на ногах.[

[indent] Отчасти умом я понимаю, что несправедлива с Райаном. То, как я скрывала от него информацию о его ребенке, видя, что это мучает его, терзает, заботит (что странно, ведь Хадсон всегда был самодовольным ублюдком, обожавшим только себя самого), и все равно молчала. Использовала его, когда мне это было нужно, но даже не пыталась поставить себя на его место. Сказала только тогда, когда этого потребовала ситуация, чтобы провести ритуал по спасению моих друзей. На его же чувства мне было плевать. Чем, в таком случае, я отличаюсь от него? Чем я лучше? Я привыкла отталкивать близких, считая, что они всегда должны мне, словно это в порядке вещей, но где-то в глубине подсознания понимаю, что я забираю больше, чем отдаю им. Иногда мне кажется, что я плохой человек. Я настырная, любознательная и достигаю своих целей любой ценой. Я – искательница правды, и всегда докопаюсь до сути, но не всегда цель оправдывает средства, а мне незнакомы компромиссы.
[indent] Если признаться самой себе, то я знаю правду. Я злюсь на Райана за то, что он не смог бороться за мою мать, за меня, даже если и не знал о моем существовании. Виню его за бесхребетность, но прекрасно понимаю, что восемнадцатилетний юноши вряд ли смог бы противостоять своему влиятельному отцу. Тогда к чему эти пустые обвинения? Хадсон не зло во плоти, но я не могу избавиться от ощущения, что мне проще свалить вину на одного человека, ведь так мне будет гораздо проще справиться с многогранностью этого мира, в котором нет только черно-белых красок. Никто не идеален, мне ли не знать. Я считала Люси злобным призраком, а она оказалась одинокой девочкой, которой пришлось противостоять всему городу. И в итоге не выиграть этот бой.
[indent] - Ну, конечно, ты должен знать, - перекривливаю я  своего временного спасителя, и понимаю, что меня бесит тот факт, что привлечь пришлось именно Хадсона. Приток раздражения подступает к горлу, когда отец пытается меня остановить и поговорить. Передергиваю плечами от мысли о том, что назвала Райана своим папой. Стоит ли привыкать? Подавляю в себе желание развернуться и высказать все, что я думаю о человеке, являющимся мне биологическим родителем, и не понимаю, с чего вдруг меня одолевает такая реакция. В прошлый раз, когда я позвала Райана на ритуал, я подвергала его опасности. Он мог пострадать, и в глубине души, как бы я не злилась на него и не отталкивала, мне не хотелось снова заставлять его рисковать собой ради меня. В этом ли причина того, что я хотела бы вычеркнуть Хадсонов из своей жизни? Или все-таки отпечаток всего рода остался и на моем биологическом предке, а я, как могла, хотела откреститься от всей той подлости и коварства, что они извергли своими действиями. Райан меньше походит на Эверета сейчас, чем в момент нашей первой встречи. Он сильно изменился, не могу этого не признавать. Но я все-таки не готова так скоро впустить его в свою жизнь и свое сердце. Мне нужно время, а этот человек времени мне не дает.
[indent] Остановившись, разворачиваюсь к собеседнику и внимательно изучаю его лицо, хотя мыслями я далеко не здесь. Размышляю о том, куда успею к полуночи и как лучше поступить. Попросить Райана отвезти меня к моей машине или все-таки не делать огромный крюк, а забрать из дома необходимые вещи для ритуала и направиться сразу к побережью, чтобы точно не просрать оставшееся мне время. Выдыхаю, понимая, что не смогу избавиться от компании отца на ближайшее время и стоит еще раз попросить его о помощи. Не знаю, что меня выводит из себя больше – собственная несамостоятельность или его компания. Вероятнее всего, все-таки первое. Я не зря избегаю Хадсона, так как не хочу лишний раз давать ему повод надеяться на восстановление отношений. Не уверена, что готова к этому сейчас и давать пустых надежд ему тоже не горю желанием. Кажется, я опасаюсь разочаровать его, как он отчасти успел разочаровать меня. Нахожу в себе многие черты, присущие именно ему, и боюсь однажды стать похожей на своего деда, который ни во что не ставит жизни других.
[indent] - Мне нужно на северный пляж, - проговариваю я, - Только сначала мне нужно взять из дома кое-какие вещи, - уточнять я не собираюсь. Чем меньше Райан знает о моих делах, тем меньше шансов у него помешать мне. Или отчитать. Не хочу, чтобы он отчитывал меня, как делал Карсон в свое время, мне хватает одного отца-педанта, который и без того знает обо мне больше, чем мне хотелось бы. – Это не свидание, - фыркаю и раздражаюсь, что мысли у Райана только об одном. Я не глупый подросток, считающий, что нет ничего лучше тайного свидания в малолюдном месте. Я взрослая женщина, такой, по крайней мере, себя считаю, я имею право на личную жизнь, которую не стоит скрывать. А пощекотать нервы или заняться вещами поинтереснее можно совершенно в других местах. – Жаль, эта отмазка часто работала, - проговариваю тише, смеясь про себя. Сменяю гнев на милость. Компания второго отца в такое время не самая худшая, хоть блондин вряд ли презентует на звание отца года. Но, стоит признать, что в его присутствии мне будет спокойнее, чем в одиночку. Подстраховка не помешает. Вряд ли это тот случай, когда можно положиться на старшего, но все-таки логично, что одной мне так будет менее комфортно. Все может пойти не так, и Хадсон сможет либо прийти на помощь, либо позвать тех, кто в состоянии мне ее оказать.
[indent] - Нет, дело не в парне, хотя меня умиляет твоя забота о моей личной жизни, - слегка подкалываю я своего родителя, ухмыляясь легкой ехидной улыбкой. Почти беззлобной. Почти. – Мне нужно… - запинаюсь, подбирая слова. Что я должна ему ответить? Прости, Райан, я снова вызываю злобного духа, запертого в хранилище исторического клуба, чтобы он не навредил моим друзьям? А занимаюсь я этим в одиночку, потому что сама своими действиями позволила ему сбежать. Вдобавок еще дюжине других. Из горла вырывается хриплый звук, когда я не нахожу слов для объяснения. Выдыхаю и… внезапно ощущаю себя такой беспомощной… Ненавижу это чувство! Ненавижу чувствовать себя бессильной раскрыть загадку и защитить тех, кто мне дорог. – Мне просто нужно туда, ладно? Если не хочешь, можешь мне не помогать, - отгораживаюсь обычной своей привычкой выстраивать стену, словно обидчивый подросток. Не знаю, откуда это во мне, но мне проще сделать все самой, чем попытаться что-то кому-то объяснить. – Я сама найду дорогу, - только бы добраться до своей машины, брошенной черт знает где. Останавливаясь на перекрестке, я делаю вид, что не замечаю подошедшего отца, прилипшего ко мне, словно репях. Неужели эта черта тоже наша общая? – Ладно, я расскажу по дороге, - сдаюсь после очередных слов в мою сторону. Сколько бы я не строила из себя сильную и независимую, я понимаю две вещи: успеть я могу только с чьей-то помощью и то, что я не зря позвонила именно Райану, а не кому-то из друзей или отчиму. Нет, это не значит, что им я дорожу меньше других, хотя, черт дери, я в жизни не признаюсь в этом, просто сомневаюсь, что у Хадсона есть реальное право указывать мне, что делать (хотя даже Карсону уже это не под силу) и он, вероятно, не сможет отговорить меня не делать то, что я задумала.
[indent] - Помнишь, исторический клуб на Каштановой улице? – захожу я издалека, устремляя взгляд в ночное влажное после прошедшего дождя шоссе. – Там есть… был склад со всякими вещами, которые не следует открывать. – Упоминать о том, что я вытащила шаль для воскрешения, я все-таки не стану. – Так вот после недавних событий эти ячейки открылись и выпустили наружу то, что лучше было бы держать закрытым. И теперь нацелились на Джордж и на остальных, - потому что в данную минуту они находятся рядом с ней и охраняют нашу подругу. – Есть ритуал, который позволит мне отогнать духа от нее. – Затыкаюсь, думая, следует ли говорить следующую фразу, и все же решаюсь, - И привязать его ко мне, - я сжимаю в руке глиняного голема, который вытащила из заранее приготовленной сумки. Мы только что забрали ее из моего дома, вот только мне пришлось влезть через окно, чтобы Карсон не заметил моего появления. – Знаю, это не совсем то, что ты хотел услышать, - и лучше бы, конечно, мне пришлось бежать к кому-то на тайное свидание, вот только это не в моем стиле. Я сделаю все, лишь предотвратить (или, скорее, отвадить) беду, вновь свалившуюся на голову моим друзьям. И снова из-за меня. Может быть, мне вообще не стоит никого подпускать к себе. Они всегда страдают, просто потому что всегда поддерживают мои безумные идеи. Избавление от Аглейки стало желанной, но короткой победой. И теперь я должна все исправить. Никогда не была подвластна суицидальным мыслям, но в последнее время я все чаще вспоминаю свою мать, которая осталась совершенно одна, и все больше верю в то, что проклятье, которое преследует меня, не имеет магической силы. Оно больше похоже на необходимость постоянного одиночества, ведь только так я больше не смогу никого подвергнуть опасности.
[indent] Зачем я рассказала Райану о своих планах? Я ведь всегда стараюсь держать его и отца в неведении всех сверхъестественных событий. Кажется, это проблема детей и их родителей. Первые стараются все скрыть, чтобы не волновать старших. Теперь же я словно делюсь сокровенным с тем, кого не готова принимать в семью, словно сама даю шанс на строительство наших отношений раньше времени. Хотя, стоит признать, мужчина здорово мне помог, и не знаю, вдруг я никогда не была бы готова пойти ему навстречу, если б нам не пришлось сталкиваться в противостоянии очередным проблемам?
[indent] - Не хочешь мне что-нибудь сказать? – теряю я терпение, не зная, что вообще хочу сейчас услышать от человека, с которым совсем недавно обнаружила кровную связь. Многие скажут, что близкое родство может ничего не значить для тех, кто не готов стать семьей, кто не стремится к этому и даже отрекается. Но после известия о том, что на самом деле я никакая не Дрю, я словно потеряла часть себя, словно почва ушла из-под моих ног, затаскивая меня в болото растерянности. И, может быть, без Райана я так и не смогу выяснить, кто я на самом деле? Не хочу иметь ничего общего с семьей, причастной к убийству двенадцати членов экипажа морского судна, но младший Хадсон все же не так безнадежен, как я ожидала. Стоит отдать ему должное.

Вегас не признает границ: в положении сына второй семьи есть неоспоримые преимущества — оправдывать дерьмовые ожидания слишком просто. С самого детства в нем видят лишь отпрыска тупиковой ветви — легко побеждать тех, кто тебя недооценивает. С пеленок его нарекли чудовищем, и это удобно — ему никогда не требовалось следовать нормам морали. Даже родной отец...

В жизни Вегаса действительно нет границ, но есть крепкая, непробиваемая стена. Ее размерам могла бы позавидовать Великая Китайская, да и скелетов в ней замуровано куда меньше, чем в той, о которую Вегас всю жизнь пытается не разбиться. Его отец — словно криво построенное ограждение тюрьмы для смертников: убогий кирпич, тонущий в свинцовых облаках, колючая проволока под вечным напряжением и слюни, капающие с клыков бешеных собак. Безнадега. Безнадега?

Именно эта стена долгие годы, — Вегас об этом даже не подозревал, — скрывает от него очевидные истины, которых так не хватает для комфортного существования. А может быть их выбивают из светлых мозгов кулаки, крепкие подошвы, неизменные каблуки, которые лишают ударами дыхания. Но лучше его, чем брата. Вегас не знает, почему не прекращает попытки взобраться, перевалить через острые зубья туда, в неизвестное. При полном отсутствии информации о территории за границами тюрьмы, есть шанс получить вместо награды за побег наказание. В такие минуты ему кажется, что даже смерть будет лучше его существования. В них его якорь — слепая любовь к брату, — служит настоящей удавкой.

Вегас улыбается. Иногда это сияющая маска, призванная соответствовать образу золотого ребенка. Иногда — волчий оскал. Или лучше сказать — шакалий? Настоящие хищники — основная семья. Они же всегда жрали ту падаль, которую им оставляли. Мысль, отдающая трупным смрадом, всегда отравляла его душевное равновесие. Зависть. Зависть?

Зависть. У нее кислый привкус ревности к отношениям сына и отца; послевкусие лайма и наркотического дурмана.

Вегас долгие годы верит, что стена, разбивающая жизнь и личность напополам, нерушима. Но уже больше недели он понимает, как сильно ошибался. Его встречи с отцом учащаются.

В первый раз он натыкается на трещину в камне где-то в дешевом мотеле на половине пути от Сонгкла в Наративат.

— Ты просто падаль, — у отца тяжелая рука.

Он всегда бьет по лицу. Раньше Вегасу кажется, что все дело в инстинктах, древних, как человеческая натура: унизить, оставить всем видную метку, заклеймить худшего сына. Но сегодня он понимает — все дело в том, что он мало похож на отца. Тонкие острые хищные черты лица достались ему от матери. Отец и правда метился не по нему. Он поднимал руку на мать?

Мысль мерзкая, как вкус дождевой воды в шторм: скрипит грязью на зубах, хранит все тот же аромат трупной гнили. А было ли все, что он знал, правдой? Когда он начал сомневаться?

Обычно, Вегас всерьез не огрызается. Он не боится — его навыки куда лучше, чем у половины лучших телохранителей отца. Но не у брата. Да, возможно, Вегас не так крут, как Порш, Кинн или Питт... Даже имя отдается в груди застарелой болью. В игры с вымещением ненависти к себе можно вдвоем играть.

У Вегаса не такая тяжелая рука, но остро отточенные навыки. Если его отец — как дубина, сжатая в крепких руках, то Вегас — это пуля. Метко, четко. Одного удара хватает, чтобы откинуть отца к стене. Это странно. Это дико. Это словно не он, не тот Вегас, который смотрит из зеркала каждый день.

— Да насрать. Я это получил от тебя. Я такой же как ты. Все, чему ты научил меня, — Вегас не кричит.

Ему не нравятся итальянские драмы. Сволочная вежливость дает куда лучшие результаты в любых ситуациях. Для того, чтобы выбесить и запугать, ему не надо использовать видимость дикости. Он сумасшедший. А сумасшедшим к лицу смокинг, очки и умная книга в руках.

— Проигрывать, — Вегас выплевывает это слово, тянет его по слогам. Впервые с момента, как позволил уйти Питу, он счастлив.

Это счастье граничит с безумием. Он снова и снова вспоминает простую истину, которая столько лет от него ускользает. Дело не в нем. Дело в том, что его отец — редчайший мудак.

— Что ты сказал? — опасно щурится отец.

Где-то за дверью ежатся от ужаса лучшие телохранители. Они хотели бы оглохнуть, ослепнуть. Оказаться от эпицентра неминуемой боли как можно дальше. Но внезапный штиль, устанавливающийся после грохота, их даже сильнее пугает. По лицу кхуна, который выходит минуту спустя, невозможно ничего прочитать. Только в мертвых глазах, в которые попадает бурая кровь из рассеченной брови, пугающая до ужаса ярость. Телохранители забывают, как дышать. Но Вегасу наплевать.
Пусть кожа болит от наливающихся синяков, и распухающая рука говорит о повреждении, которое стоит показать врачу, он торжествует. Это пока не победа. Не новая жизнь. Не шаг вперед. Это всего лишь первая трещина в давящей с детства стене. И за ней чудится кислород, а не адское пламя. Они с братом теперь обязательно будут в порядке.

Однажды. Когда Вегас решит пару мелких проблем. Одна из которых — найти способ вернуть себе то, что случайно сломал. Сломал до того, как осознал, какое сокровище ему чисто случайно досталось.
Но станет ли он возвращать?

Вегас ненавидит Наративат — редкостная дыра. Будь его воля, и деловых партнеров в этом месте у него не осталось бы. Но на лодках куда проще транспортировать оружие и наркотики, на которых построен весь бизнес его семьи. Именно поэтому он не собирается задерживаться в Наративате ни на день, ни на час, ни на секунду сверх необходимого. Встреча с новым партнером затягивается. Из-за подписанных спустя месяце переговоров бумаг Вегас выходит в ночь: время сумасшедших, влюбленных и местных карманников.

— Оставайся, — предлагает ему Пат.

Распорядитель семьи в этих местах всегда изображал к нему искреннее расположение. И пусть Вегас и раньше замечал, насколько улыбка не касается его глаз, только сейчас это начало вызывать у него отторжение. Раньше Вегас думал, что не заслужил другого. Разве это действительно изменилось?

— Ночь на дворе, — камуфлируя под заботу попытку выслужиться, добавляет Пат отечески.

«Эй, — думает Вегас, — ты старше меня на три года, один месяц и два дня. Этого для подобного поведения маловато, не находишь?»

Но вежливо улыбается. Раскланивается. Обещает быть осторожнее. И уходит, прикрываясь срочными делами.
Его план закрыт на ближайшие три месяца. Стараясь избавиться от щемящего чувства потери, Вегас мечется между делами, как раненная собака. Но все бесполезно. Его тянет в Крунгтеп с того самого момента, когда Порш выходит на связь.

— Мне нужна твоя помощь, — говорит ему Порш.

У мальчика все задатки иждивенки. Он очень быстро привыкает пользоваться Вегасом. Раньше это казалось милым. Сейчас — немного, самую малость, раздражает. Даже бесит. Но Вегас видит свой шанс, поэтому улыбается:

— У меня есть своя цена.

Он превышает все возможные скоростные ограничения по пути в столицу. Нет смысла торопится, но Вегасу кажется, что от этого зависит его жизнь.
Вегасу хочется убедить себя, что дело в привязанности к Поршу и бессмысленной надежде на взаимность. Но это неправда. Стоит прикрыть глаза, в тенях и убожестве появляется вовсе не смуглый любовник кузена. Гладкие мышцы, бледная кожа, следы усталости. Татуировка, которая гладит его против шерсти самим фактом своего существования.

Блядь.

Вегас верит, что о любви знает все. Верит, что он по-настоящему влюбляется в Порша. Он ни хрена не знает о своих чувствах до прошлой недели. И это его раздражает. Вегасу хочется убивать.
Вегас не может позволить себе убивать. Впервые в жизни он думает, что если немного — хоть немного — исправится, возможно, он получит свой шанс починить то, что сломал.
Гадство.

— Я не знаю ничего об этой фотографии, — говорит Вегас Поршу. — Но я знаю того, кто может помочь. Но у меня есть своя цена. Тебе решать.

Эта цена неподъемная. Все еще видящий в Порше что-то светлое, Вегас думает — тот откажется. Не даст ни шанса. Когда Порш соглашается, Вегас чувствует бешенство. Впервые за долгое время ему хочется вмазать по смазливой мордашке женушки кузена. Но он сдерживается, как бы не хотелось орать: «он так защищал вас, а ты так просто решился его продать?!»

В конечном итоге Вегас сам занижает цену. Он уверен, Порш согласился бы притащить Пита и в загородный дом, а может и наручниками сковать. Но просит лишь устроить им с Питом встречу у бара. Это не безопасно. Здесь полно людей основной семьи, а у них много поводов смерти Вегасу желать. К тому же, нет причин верить, что Порш не разводит его, чтобы на блюдечке, обвязанного бантиком, на десерт муженьку поймать.
Но в отблесках таблички «The Root» не ощерившиеся оружием телохранители Кинна. Сердце заходится. Дергается и ноет палец, выдавая, что эмоции выходят из-под контроля. А глаза начинает щипать.

Пит бледнее, чем в те времена, когда следует за ним по пятам. Он выглядит уставшим, разбитым. Копией того себя, который исподволь — эти воспоминания приходят слишком поздно, а осознание их значения — неприлично запаздывают, — всегда заботился о непутевом отпрыске второй семьи.
В руках у Пита пачка сигарет. И Вегас хотел бы верить, что он действительно вышел, потому что в организме нехватка никотина. Но ему кажется, что Пит просто пытался сбежать.
В свете неона и уличных фонарей он выглядит угловато, гротескно — словно сошедшим с дорогой картины. Он хлопает себя по карманам. Знакомый жест. Но его зажигалка осталась в чужих руках, из которых сам он сбежал.
Пальцы немного дрожат, когда Вегас вытаскивает простенькую зажигалку с памятной гравировкой и предлагает Питу огня.

Вместо благодарности, — закономерно, чего еще монстру ждать? — получает лишь слепое дуло, направленное в грудь.
В столице жара. И металл не холодный — он обжигает через слои ткани. Или все дело во взгляде, в котором смешались болезненная паника, усталость и затравленность.
Пит совсем не похож на того, кто смеялся в лицо угрозам. Кто до последнего сопротивлялся. Вегас так долго старался его поломать. Поломал. Доволен, блядь?

Вегас делает шаг вперед, приближается. Они уже это проходили. Ему ничего не стоит выбить пистолет из руки. Вряд ли сил Пита хватит сопротивляться. Их странная связь честнее, чем все, что когда-то было в жизни у Вегаса. Пит мог ненавидеть его. Пит наверняка ненавидел его. И в то же время он оставался единственным в этом огромном мире, кто на деле о Вегасе позаботился.

Вегас никогда не хотел убивать Пита. И сейчас верил — это честно, острое, на изломе — взаимно.

— Если это поможет, стреляй. Пит, извини. Слышишь. Извини меня. Если это может хоть что-то исправить, — Вегас сжимает пальцами его запястье, поднимает руку.

Под его рубашкой — бронежилет. Он только вернулся из Наративата, где добрая треть населения с радостью согласилась бы старшего сына второй семьи убрать. Не за деньги, о, нет, они сами бы доплатили за такой заказ. Если Пит действительно хочет убить его, если это поможет его собрать из осколков, на которые Вегас разбил — бессмысленно в грудь стрелять.
Он поднимает руку так, что дуло упирается в лоб. Близко. Остро. Глаза в глаза.

— Мне сделать еще шаг? — спрашивает Вегас — тихо, сипло.

Может, так будет лучше. Глядя в глаза, Вегас чувствует себя максимально гадко. Он никогда не причиняет боль тем, кого любит. Это — правило, на котором теплятся остатки изломанной психики. И вместе с тем, даже осознав природу больной привязанности, он делает вещь, которая гаже всего, что произошло в убежище семьи.
Он покупает Пита у лучшего друга. Кто он, если не последний мудак, если подумать?

— Я не уйду. Не в этот раз. Стреляй.

[indent] Отчасти умом я понимаю, что несправедлива с Райаном. То, как я скрывала от него информацию о его ребенке, видя, что это мучает его, терзает, заботит (что странно, ведь Хадсон всегда был самодовольным ублюдком, обожавшим только себя самого), и все равно молчала. Использовала его, когда мне это было нужно, но даже не пыталась поставить себя на его место. Сказала только тогда, когда этого потребовала ситуация, чтобы провести ритуал по спасению моих друзей. На его же чувства мне было плевать. Чем, в таком случае, я отличаюсь от него? Чем я лучше? Я привыкла отталкивать близких, считая, что они всегда должны мне, словно это в порядке вещей, но где-то в глубине подсознания понимаю, что я забираю больше, чем отдаю им. Иногда мне кажется, что я плохой человек. Я настырная, любознательная и достигаю своих целей любой ценой. Я – искательница правды, и всегда докопаюсь до сути, но не всегда цель оправдывает средства, а мне незнакомы компромиссы.
[indent] Если признаться самой себе, то я знаю правду. Я злюсь на Райана за то, что он не смог бороться за мою мать, за меня, даже если и не знал о моем существовании. Виню его за бесхребетность, но прекрасно понимаю, что восемнадцатилетний юноши вряд ли смог бы противостоять своему влиятельному отцу. Тогда к чему эти пустые обвинения? Хадсон не зло во плоти, но я не могу избавиться от ощущения, что мне проще свалить вину на одного человека, ведь так мне будет гораздо проще справиться с многогранностью этого мира, в котором нет только черно-белых красок. Никто не идеален, мне ли не знать. Я считала Люси злобным призраком, а она оказалась одинокой девочкой, которой пришлось противостоять всему городу. И в итоге не выиграть этот бой.
[indent] - Ну, конечно, ты должен знать, - перекривливаю я  своего временного спасителя, и понимаю, что меня бесит тот факт, что привлечь пришлось именно Хадсона. Приток раздражения подступает к горлу, когда отец пытается меня остановить и поговорить. Передергиваю плечами от мысли о том, что назвала Райана своим папой. Стоит ли привыкать? Подавляю в себе желание развернуться и высказать все, что я думаю о человеке, являющимся мне биологическим родителем, и не понимаю, с чего вдруг меня одолевает такая реакция. В прошлый раз, когда я позвала Райана на ритуал, я подвергала его опасности. Он мог пострадать, и в глубине души, как бы я не злилась на него и не отталкивала, мне не хотелось снова заставлять его рисковать собой ради меня. В этом ли причина того, что я хотела бы вычеркнуть Хадсонов из своей жизни? Или все-таки отпечаток всего рода остался и на моем биологическом предке, а я, как могла, хотела откреститься от всей той подлости и коварства, что они извергли своими действиями. Райан меньше походит на Эверета сейчас, чем в момент нашей первой встречи. Он сильно изменился, не могу этого не признавать. Но я все-таки не готова так скоро впустить его в свою жизнь и свое сердце. Мне нужно время, а этот человек времени мне не дает.
[indent] Остановившись, разворачиваюсь к собеседнику и внимательно изучаю его лицо, хотя мыслями я далеко не здесь. Размышляю о том, куда успею к полуночи и как лучше поступить. Попросить Райана отвезти меня к моей машине или все-таки не делать огромный крюк, а забрать из дома необходимые вещи для ритуала и направиться сразу к побережью, чтобы точно не просрать оставшееся мне время. Выдыхаю, понимая, что не смогу избавиться от компании отца на ближайшее время и стоит еще раз попросить его о помощи. Не знаю, что меня выводит из себя больше – собственная несамостоятельность или его компания. Вероятнее всего, все-таки первое. Я не зря избегаю Хадсона, так как не хочу лишний раз давать ему повод надеяться на восстановление отношений. Не уверена, что готова к этому сейчас и давать пустых надежд ему тоже не горю желанием. Кажется, я опасаюсь разочаровать его, как он отчасти успел разочаровать меня. Нахожу в себе многие черты, присущие именно ему, и боюсь однажды стать похожей на своего деда, который ни во что не ставит жизни других.
[indent] - Мне нужно на северный пляж, - проговариваю я, - Только сначала мне нужно взять из дома кое-какие вещи, - уточнять я не собираюсь. Чем меньше Райан знает о моих делах, тем меньше шансов у него помешать мне. Или отчитать. Не хочу, чтобы он отчитывал меня, как делал Карсон в свое время, мне хватает одного отца-педанта, который и без того знает обо мне больше, чем мне хотелось бы. – Это не свидание, - фыркаю и раздражаюсь, что мысли у Райана только об одном. Я не глупый подросток, считающий, что нет ничего лучше тайного свидания в малолюдном месте. Я взрослая женщина, такой, по крайней мере, себя считаю, я имею право на личную жизнь, которую не стоит скрывать. А пощекотать нервы или заняться вещами поинтереснее можно совершенно в других местах. – Жаль, эта отмазка часто работала, - проговариваю тише, смеясь про себя. Сменяю гнев на милость. Компания второго отца в такое время не самая худшая, хоть блондин вряд ли презентует на звание отца года. Но, стоит признать, что в его присутствии мне будет спокойнее, чем в одиночку. Подстраховка не помешает. Вряд ли это тот случай, когда можно положиться на старшего, но все-таки логично, что одной мне так будет менее комфортно. Все может пойти не так, и Хадсон сможет либо прийти на помощь, либо позвать тех, кто в состоянии мне ее оказать.
[indent] - Нет, дело не в парне, хотя меня умиляет твоя забота о моей личной жизни, - слегка подкалываю я своего родителя, ухмыляясь легкой ехидной улыбкой. Почти беззлобной. Почти. – Мне нужно… - запинаюсь, подбирая слова. Что я должна ему ответить? Прости, Райан, я снова вызываю злобного духа, запертого в хранилище исторического клуба, чтобы он не навредил моим друзьям? А занимаюсь я этим в одиночку, потому что сама своими действиями позволила ему сбежать. Вдобавок еще дюжине других. Из горла вырывается хриплый звук, когда я не нахожу слов для объяснения. Выдыхаю и… внезапно ощущаю себя такой беспомощной… Ненавижу это чувство! Ненавижу чувствовать себя бессильной раскрыть загадку и защитить тех, кто мне дорог. – Мне просто нужно туда, ладно? Если не хочешь, можешь мне не помогать, - отгораживаюсь обычной своей привычкой выстраивать стену, словно обидчивый подросток. Не знаю, откуда это во мне, но мне проще сделать все самой, чем попытаться что-то кому-то объяснить. – Я сама найду дорогу, - только бы добраться до своей машины, брошенной черт знает где. Останавливаясь на перекрестке, я делаю вид, что не замечаю подошедшего отца, прилипшего ко мне, словно репях. Неужели эта черта тоже наша общая? – Ладно, я расскажу по дороге, - сдаюсь после очередных слов в мою сторону. Сколько бы я не строила из себя сильную и независимую, я понимаю две вещи: успеть я могу только с чьей-то помощью и то, что я не зря позвонила именно Райану, а не кому-то из друзей или отчиму. Нет, это не значит, что им я дорожу меньше других, хотя, черт дери, я в жизни не признаюсь в этом, просто сомневаюсь, что у Хадсона есть реальное право указывать мне, что делать (хотя даже Карсону уже это не под силу) и он, вероятно, не сможет отговорить меня не делать то, что я задумала.
[indent] - Помнишь, исторический клуб на Каштановой улице? – захожу я издалека, устремляя взгляд в ночное влажное после прошедшего дождя шоссе. – Там есть… был склад со всякими вещами, которые не следует открывать. – Упоминать о том, что я вытащила шаль для воскрешения, я все-таки не стану. – Так вот после недавних событий эти ячейки открылись и выпустили наружу то, что лучше было бы держать закрытым. И теперь нацелились на Джордж и на остальных, - потому что в данную минуту они находятся рядом с ней и охраняют нашу подругу. – Есть ритуал, который позволит мне отогнать духа от нее. – Затыкаюсь, думая, следует ли говорить следующую фразу, и все же решаюсь, - И привязать его ко мне, - я сжимаю в руке глиняного голема, который вытащила из заранее приготовленной сумки. Мы только что забрали ее из моего дома, вот только мне пришлось влезть через окно, чтобы Карсон не заметил моего появления. – Знаю, это не совсем то, что ты хотел услышать, - и лучше бы, конечно, мне пришлось бежать к кому-то на тайное свидание, вот только это не в моем стиле. Я сделаю все, лишь предотвратить (или, скорее, отвадить) беду, вновь свалившуюся на голову моим друзьям. И снова из-за меня. Может быть, мне вообще не стоит никого подпускать к себе. Они всегда страдают, просто потому что всегда поддерживают мои безумные идеи. Избавление от Аглейки стало желанной, но короткой победой. И теперь я должна все исправить. Никогда не была подвластна суицидальным мыслям, но в последнее время я все чаще вспоминаю свою мать, которая осталась совершенно одна, и все больше верю в то, что проклятье, которое преследует меня, не имеет магической силы. Оно больше похоже на необходимость постоянного одиночества, ведь только так я больше не смогу никого подвергнуть опасности.
[indent] Зачем я рассказала Райану о своих планах? Я ведь всегда стараюсь держать его и отца в неведении всех сверхъестественных событий. Кажется, это проблема детей и их родителей. Первые стараются все скрыть, чтобы не волновать старших. Теперь же я словно делюсь сокровенным с тем, кого не готова принимать в семью, словно сама даю шанс на строительство наших отношений раньше времени. Хотя, стоит признать, мужчина здорово мне помог, и не знаю, вдруг я никогда не была бы готова пойти ему навстречу, если б нам не пришлось сталкиваться в противостоянии очередным проблемам?
[indent] - Не хочешь мне что-нибудь сказать? – теряю я терпение, не зная, что вообще хочу сейчас услышать от человека, с которым совсем недавно обнаружила кровную связь. Многие скажут, что близкое родство может ничего не значить для тех, кто не готов стать семьей, кто не стремится к этому и даже отрекается. Но после известия о том, что на самом деле я никакая не Дрю, я словно потеряла часть себя, словно почва ушла из-под моих ног, затаскивая меня в болото растерянности. И, может быть, без Райана я так и не смогу выяснить, кто я на самом деле? Не хочу иметь ничего общего с семьей, причастной к убийству двенадцати членов экипажа морского судна, но младший Хадсон все же не так безнадежен, как я ожидала. Стоит отдать ему должное.

[indent] Отчасти умом я понимаю, что несправедлива с Райаном. То, как я скрывала от него информацию о его ребенке, видя, что это мучает его, терзает, заботит (что странно, ведь Хадсон всегда был самодовольным ублюдком, обожавшим только себя самого), и все равно молчала. Использовала его, когда мне это было нужно, но даже не пыталась поставить себя на его место. Сказала только тогда, когда этого потребовала ситуация, чтобы провести ритуал по спасению моих друзей. На его же чувства мне было плевать. Чем, в таком случае, я отличаюсь от него? Чем я лучше? Я привыкла отталкивать близких, считая, что они всегда должны мне, словно это в порядке вещей, но где-то в глубине подсознания понимаю, что я забираю больше, чем отдаю им. Иногда мне кажется, что я плохой человек. Я настырная, любознательная и достигаю своих целей любой ценой. Я – искательница правды, и всегда докопаюсь до сути, но не всегда цель оправдывает средства, а мне незнакомы компромиссы.
[indent] Если признаться самой себе, то я знаю правду. Я злюсь на Райана за то, что он не смог бороться за мою мать, за меня, даже если и не знал о моем существовании. Виню его за бесхребетность, но прекрасно понимаю, что восемнадцатилетний юноши вряд ли смог бы противостоять своему влиятельному отцу. Тогда к чему эти пустые обвинения? Хадсон не зло во плоти, но я не могу избавиться от ощущения, что мне проще свалить вину на одного человека, ведь так мне будет гораздо проще справиться с многогранностью этого мира, в котором нет только черно-белых красок. Никто не идеален, мне ли не знать. Я считала Люси злобным призраком, а она оказалась одинокой девочкой, которой пришлось противостоять всему городу. И в итоге не выиграть этот бой.
[indent] - Ну, конечно, ты должен знать, - перекривливаю я  своего временного спасителя, и понимаю, что меня бесит тот факт, что привлечь пришлось именно Хадсона. Приток раздражения подступает к горлу, когда отец пытается меня остановить и поговорить. Передергиваю плечами от мысли о том, что назвала Райана своим папой. Стоит ли привыкать? Подавляю в себе желание развернуться и высказать все, что я думаю о человеке, являющимся мне биологическим родителем, и не понимаю, с чего вдруг меня одолевает такая реакция. В прошлый раз, когда я позвала Райана на ритуал, я подвергала его опасности. Он мог пострадать, и в глубине души, как бы я не злилась на него и не отталкивала, мне не хотелось снова заставлять его рисковать собой ради меня. В этом ли причина того, что я хотела бы вычеркнуть Хадсонов из своей жизни? Или все-таки отпечаток всего рода остался и на моем биологическом предке, а я, как могла, хотела откреститься от всей той подлости и коварства, что они извергли своими действиями. Райан меньше походит на Эверета сейчас, чем в момент нашей первой встречи. Он сильно изменился, не могу этого не признавать. Но я все-таки не готова так скоро впустить его в свою жизнь и свое сердце. Мне нужно время, а этот человек времени мне не дает.
[indent] Остановившись, разворачиваюсь к собеседнику и внимательно изучаю его лицо, хотя мыслями я далеко не здесь. Размышляю о том, куда успею к полуночи и как лучше поступить. Попросить Райана отвезти меня к моей машине или все-таки не делать огромный крюк, а забрать из дома необходимые вещи для ритуала и направиться сразу к побережью, чтобы точно не просрать оставшееся мне время. Выдыхаю, понимая, что не смогу избавиться от компании отца на ближайшее время и стоит еще раз попросить его о помощи. Не знаю, что меня выводит из себя больше – собственная несамостоятельность или его компания. Вероятнее всего, все-таки первое. Я не зря избегаю Хадсона, так как не хочу лишний раз давать ему повод надеяться на восстановление отношений. Не уверена, что готова к этому сейчас и давать пустых надежд ему тоже не горю желанием. Кажется, я опасаюсь разочаровать его, как он отчасти успел разочаровать меня. Нахожу в себе многие черты, присущие именно ему, и боюсь однажды стать похожей на своего деда, который ни во что не ставит жизни других.
[indent] - Мне нужно на северный пляж, - проговариваю я, - Только сначала мне нужно взять из дома кое-какие вещи, - уточнять я не собираюсь. Чем меньше Райан знает о моих делах, тем меньше шансов у него помешать мне. Или отчитать. Не хочу, чтобы он отчитывал меня, как делал Карсон в свое время, мне хватает одного отца-педанта, который и без того знает обо мне больше, чем мне хотелось бы. – Это не свидание, - фыркаю и раздражаюсь, что мысли у Райана только об одном. Я не глупый подросток, считающий, что нет ничего лучше тайного свидания в малолюдном месте. Я взрослая женщина, такой, по крайней мере, себя считаю, я имею право на личную жизнь, которую не стоит скрывать. А пощекотать нервы или заняться вещами поинтереснее можно совершенно в других местах. – Жаль, эта отмазка часто работала, - проговариваю тише, смеясь про себя. Сменяю гнев на милость. Компания второго отца в такое время не самая худшая, хоть блондин вряд ли презентует на звание отца года. Но, стоит признать, что в его присутствии мне будет спокойнее, чем в одиночку. Подстраховка не помешает. Вряд ли это тот случай, когда можно положиться на старшего, но все-таки логично, что одной мне так будет менее комфортно. Все может пойти не так, и Хадсон сможет либо прийти на помощь, либо позвать тех, кто в состоянии мне ее оказать.
[indent] - Нет, дело не в парне, хотя меня умиляет твоя забота о моей личной жизни, - слегка подкалываю я своего родителя, ухмыляясь легкой ехидной улыбкой. Почти беззлобной. Почти. – Мне нужно… - запинаюсь, подбирая слова. Что я должна ему ответить? Прости, Райан, я снова вызываю злобного духа, запертого в хранилище исторического клуба, чтобы он не навредил моим друзьям? А занимаюсь я этим в одиночку, потому что сама своими действиями позволила ему сбежать. Вдобавок еще дюжине других. Из горла вырывается хриплый звук, когда я не нахожу слов для объяснения. Выдыхаю и… внезапно ощущаю себя такой беспомощной… Ненавижу это чувство! Ненавижу чувствовать себя бессильной раскрыть загадку и защитить тех, кто мне дорог. – Мне просто нужно туда, ладно? Если не хочешь, можешь мне не помогать, - отгораживаюсь обычной своей привычкой выстраивать стену, словно обидчивый подросток. Не знаю, откуда это во мне, но мне проще сделать все самой, чем попытаться что-то кому-то объяснить. – Я сама найду дорогу, - только бы добраться до своей машины, брошенной черт знает где. Останавливаясь на перекрестке, я делаю вид, что не замечаю подошедшего отца, прилипшего ко мне, словно репях. Неужели эта черта тоже наша общая? – Ладно, я расскажу по дороге, - сдаюсь после очередных слов в мою сторону. Сколько бы я не строила из себя сильную и независимую, я понимаю две вещи: успеть я могу только с чьей-то помощью и то, что я не зря позвонила именно Райану, а не кому-то из друзей или отчиму. Нет, это не значит, что им я дорожу меньше других, хотя, черт дери, я в жизни не признаюсь в этом, просто сомневаюсь, что у Хадсона есть реальное право указывать мне, что делать (хотя даже Карсону уже это не под силу) и он, вероятно, не сможет отговорить меня не делать то, что я задумала.
[indent] - Помнишь, исторический клуб на Каштановой улице? – захожу я издалека, устремляя взгляд в ночное влажное после прошедшего дождя шоссе. – Там есть… был склад со всякими вещами, которые не следует открывать. – Упоминать о том, что я вытащила шаль для воскрешения, я все-таки не стану. – Так вот после недавних событий эти ячейки открылись и выпустили наружу то, что лучше было бы держать закрытым. И теперь нацелились на Джордж и на остальных, - потому что в данную минуту они находятся рядом с ней и охраняют нашу подругу. – Есть ритуал, который позволит мне отогнать духа от нее. – Затыкаюсь, думая, следует ли говорить следующую фразу, и все же решаюсь, - И привязать его ко мне, - я сжимаю в руке глиняного голема, который вытащила из заранее приготовленной сумки. Мы только что забрали ее из моего дома, вот только мне пришлось влезть через окно, чтобы Карсон не заметил моего появления. – Знаю, это не совсем то, что ты хотел услышать, - и лучше бы, конечно, мне пришлось бежать к кому-то на тайное свидание, вот только это не в моем стиле. Я сделаю все, лишь предотвратить (или, скорее, отвадить) беду, вновь свалившуюся на голову моим друзьям. И снова из-за меня. Может быть, мне вообще не стоит никого подпускать к себе. Они всегда страдают, просто потому что всегда поддерживают мои безумные идеи. Избавление от Аглейки стало желанной, но короткой победой. И теперь я должна все исправить. Никогда не была подвластна суицидальным мыслям, но в последнее время я все чаще вспоминаю свою мать, которая осталась совершенно одна, и все больше верю в то, что проклятье, которое преследует меня, не имеет магической силы. Оно больше похоже на необходимость постоянного одиночества, ведь только так я больше не смогу никого подвергнуть опасности.
[indent] Зачем я рассказала Райану о своих планах? Я ведь всегда стараюсь держать его и отца в неведении всех сверхъестественных событий. Кажется, это проблема детей и их родителей. Первые стараются все скрыть, чтобы не волновать старших. Теперь же я словно делюсь сокровенным с тем, кого не готова принимать в семью, словно сама даю шанс на строительство наших отношений раньше времени. Хотя, стоит признать, мужчина здорово мне помог, и не знаю, вдруг я никогда не была бы готова пойти ему навстречу, если б нам не пришлось сталкиваться в противостоянии очередным проблемам?
[indent] - Не хочешь мне что-нибудь сказать? – теряю я терпение, не зная, что вообще хочу сейчас услышать от человека, с которым совсем недавно обнаружила кровную связь. Многие скажут, что близкое родство может ничего не значить для тех, кто не готов стать семьей, кто не стремится к этому и даже отрекается. Но после известия о том, что на самом деле я никакая не Дрю, я словно потеряла часть себя, словно почва ушла из-под моих ног, затаскивая меня в болото растерянности. И, может быть, без Райана я так и не смогу выяснить, кто я на самом деле? Не хочу иметь ничего общего с семьей, причастной к убийству двенадцати членов экипажа морского судна, но младший Хадсон все же не так безнадежен, как я ожидала. Стоит отдать ему должное.

[indent] Отчасти умом я понимаю, что несправедлива с Райаном. То, как я скрывала от него информацию о его ребенке, видя, что это мучает его, терзает, заботит (что странно, ведь Хадсон всегда был самодовольным ублюдком, обожавшим только себя самого), и все равно молчала. Использовала его, когда мне это было нужно, но даже не пыталась поставить себя на его место. Сказала только тогда, когда этого потребовала ситуация, чтобы провести ритуал по спасению моих друзей. На его же чувства мне было плевать. Чем, в таком случае, я отличаюсь от него? Чем я лучше? Я привыкла отталкивать близких, считая, что они всегда должны мне, словно это в порядке вещей, но где-то в глубине подсознания понимаю, что я забираю больше, чем отдаю им. Иногда мне кажется, что я плохой человек. Я настырная, любознательная и достигаю своих целей любой ценой. Я – искательница правды, и всегда докопаюсь до сути, но не всегда цель оправдывает средства, а мне незнакомы компромиссы.
[indent] Если признаться самой себе, то я знаю правду. Я злюсь на Райана за то, что он не смог бороться за мою мать, за меня, даже если и не знал о моем существовании. Виню его за бесхребетность, но прекрасно понимаю, что восемнадцатилетний юноши вряд ли смог бы противостоять своему влиятельному отцу. Тогда к чему эти пустые обвинения? Хадсон не зло во плоти, но я не могу избавиться от ощущения, что мне проще свалить вину на одного человека, ведь так мне будет гораздо проще справиться с многогранностью этого мира, в котором нет только черно-белых красок. Никто не идеален, мне ли не знать. Я считала Люси злобным призраком, а она оказалась одинокой девочкой, которой пришлось противостоять всему городу. И в итоге не выиграть этот бой.
[indent] - Ну, конечно, ты должен знать, - перекривливаю я  своего временного спасителя, и понимаю, что меня бесит тот факт, что привлечь пришлось именно Хадсона. Приток раздражения подступает к горлу, когда отец пытается меня остановить и поговорить. Передергиваю плечами от мысли о том, что назвала Райана своим папой. Стоит ли привыкать? Подавляю в себе желание развернуться и высказать все, что я думаю о человеке, являющимся мне биологическим родителем, и не понимаю, с чего вдруг меня одолевает такая реакция. В прошлый раз, когда я позвала Райана на ритуал, я подвергала его опасности. Он мог пострадать, и в глубине души, как бы я не злилась на него и не отталкивала, мне не хотелось снова заставлять его рисковать собой ради меня. В этом ли причина того, что я хотела бы вычеркнуть Хадсонов из своей жизни? Или все-таки отпечаток всего рода остался и на моем биологическом предке, а я, как могла, хотела откреститься от всей той подлости и коварства, что они извергли своими действиями. Райан меньше походит на Эверета сейчас, чем в момент нашей первой встречи. Он сильно изменился, не могу этого не признавать. Но я все-таки не готова так скоро впустить его в свою жизнь и свое сердце. Мне нужно время, а этот человек времени мне не дает.
[indent] Остановившись, разворачиваюсь к собеседнику и внимательно изучаю его лицо, хотя мыслями я далеко не здесь. Размышляю о том, куда успею к полуночи и как лучше поступить. Попросить Райана отвезти меня к моей машине или все-таки не делать огромный крюк, а забрать из дома необходимые вещи для ритуала и направиться сразу к побережью, чтобы точно не просрать оставшееся мне время. Выдыхаю, понимая, что не смогу избавиться от компании отца на ближайшее время и стоит еще раз попросить его о помощи. Не знаю, что меня выводит из себя больше – собственная несамостоятельность или его компания. Вероятнее всего, все-таки первое. Я не зря избегаю Хадсона, так как не хочу лишний раз давать ему повод надеяться на восстановление отношений. Не уверена, что готова к этому сейчас и давать пустых надежд ему тоже не горю желанием. Кажется, я опасаюсь разочаровать его, как он отчасти успел разочаровать меня. Нахожу в себе многие черты, присущие именно ему, и боюсь однажды стать похожей на своего деда, который ни во что не ставит жизни других.
[indent] - Мне нужно на северный пляж, - проговариваю я, - Только сначала мне нужно взять из дома кое-какие вещи, - уточнять я не собираюсь. Чем меньше Райан знает о моих делах, тем меньше шансов у него помешать мне. Или отчитать. Не хочу, чтобы он отчитывал меня, как делал Карсон в свое время, мне хватает одного отца-педанта, который и без того знает обо мне больше, чем мне хотелось бы. – Это не свидание, - фыркаю и раздражаюсь, что мысли у Райана только об одном. Я не глупый подросток, считающий, что нет ничего лучше тайного свидания в малолюдном месте. Я взрослая женщина, такой, по крайней мере, себя считаю, я имею право на личную жизнь, которую не стоит скрывать. А пощекотать нервы или заняться вещами поинтереснее можно совершенно в других местах. – Жаль, эта отмазка часто работала, - проговариваю тише, смеясь про себя. Сменяю гнев на милость. Компания второго отца в такое время не самая худшая, хоть блондин вряд ли презентует на звание отца года. Но, стоит признать, что в его присутствии мне будет спокойнее, чем в одиночку. Подстраховка не помешает. Вряд ли это тот случай, когда можно положиться на старшего, но все-таки логично, что одной мне так будет менее комфортно. Все может пойти не так, и Хадсон сможет либо прийти на помощь, либо позвать тех, кто в состоянии мне ее оказать.
[indent] - Нет, дело не в парне, хотя меня умиляет твоя забота о моей личной жизни, - слегка подкалываю я своего родителя, ухмыляясь легкой ехидной улыбкой. Почти беззлобной. Почти. – Мне нужно… - запинаюсь, подбирая слова. Что я должна ему ответить? Прости, Райан, я снова вызываю злобного духа, запертого в хранилище исторического клуба, чтобы он не навредил моим друзьям? А занимаюсь я этим в одиночку, потому что сама своими действиями позволила ему сбежать. Вдобавок еще дюжине других. Из горла вырывается хриплый звук, когда я не нахожу слов для объяснения. Выдыхаю и… внезапно ощущаю себя такой беспомощной… Ненавижу это чувство! Ненавижу чувствовать себя бессильной раскрыть загадку и защитить тех, кто мне дорог. – Мне просто нужно туда, ладно? Если не хочешь, можешь мне не помогать, - отгораживаюсь обычной своей привычкой выстраивать стену, словно обидчивый подросток. Не знаю, откуда это во мне, но мне проще сделать все самой, чем попытаться что-то кому-то объяснить. – Я сама найду дорогу, - только бы добраться до своей машины, брошенной черт знает где. Останавливаясь на перекрестке, я делаю вид, что не замечаю подошедшего отца, прилипшего ко мне, словно репях. Неужели эта черта тоже наша общая? – Ладно, я расскажу по дороге, - сдаюсь после очередных слов в мою сторону. Сколько бы я не строила из себя сильную и независимую, я понимаю две вещи: успеть я могу только с чьей-то помощью и то, что я не зря позвонила именно Райану, а не кому-то из друзей или отчиму. Нет, это не значит, что им я дорожу меньше других, хотя, черт дери, я в жизни не признаюсь в этом, просто сомневаюсь, что у Хадсона есть реальное право указывать мне, что делать (хотя даже Карсону уже это не под силу) и он, вероятно, не сможет отговорить меня не делать то, что я задумала.
[indent] - Помнишь, исторический клуб на Каштановой улице? – захожу я издалека, устремляя взгляд в ночное влажное после прошедшего дождя шоссе. – Там есть… был склад со всякими вещами, которые не следует открывать. – Упоминать о том, что я вытащила шаль для воскрешения, я все-таки не стану. – Так вот после недавних событий эти ячейки открылись и выпустили наружу то, что лучше было бы держать закрытым. И теперь нацелились на Джордж и на остальных, - потому что в данную минуту они находятся рядом с ней и охраняют нашу подругу. – Есть ритуал, который позволит мне отогнать духа от нее. – Затыкаюсь, думая, следует ли говорить следующую фразу, и все же решаюсь, - И привязать его ко мне, - я сжимаю в руке глиняного голема, который вытащила из заранее приготовленной сумки. Мы только что забрали ее из моего дома, вот только мне пришлось влезть через окно, чтобы Карсон не заметил моего появления. – Знаю, это не совсем то, что ты хотел услышать, - и лучше бы, конечно, мне пришлось бежать к кому-то на тайное свидание, вот только это не в моем стиле. Я сделаю все, лишь предотвратить (или, скорее, отвадить) беду, вновь свалившуюся на голову моим друзьям. И снова из-за меня. Может быть, мне вообще не стоит никого подпускать к себе. Они всегда страдают, просто потому что всегда поддерживают мои безумные идеи. Избавление от Аглейки стало желанной, но короткой победой. И теперь я должна все исправить. Никогда не была подвластна суицидальным мыслям, но в последнее время я все чаще вспоминаю свою мать, которая осталась совершенно одна, и все больше верю в то, что проклятье, которое преследует меня, не имеет магической силы. Оно больше похоже на необходимость постоянного одиночества, ведь только так я больше не смогу никого подвергнуть опасности.
[indent] Зачем я рассказала Райану о своих планах? Я ведь всегда стараюсь держать его и отца в неведении всех сверхъестественных событий. Кажется, это проблема детей и их родителей. Первые стараются все скрыть, чтобы не волновать старших. Теперь же я словно делюсь сокровенным с тем, кого не готова принимать в семью, словно сама даю шанс на строительство наших отношений раньше времени. Хотя, стоит признать, мужчина здорово мне помог, и не знаю, вдруг я никогда не была бы готова пойти ему навстречу, если б нам не пришлось сталкиваться в противостоянии очередным проблемам?
[indent] - Не хочешь мне что-нибудь сказать? – теряю я терпение, не зная, что вообще хочу сейчас услышать от человека, с которым совсем недавно обнаружила кровную связь. Многие скажут, что близкое родство может ничего не значить для тех, кто не готов стать семьей, кто не стремится к этому и даже отрекается. Но после известия о том, что на самом деле я никакая не Дрю, я словно потеряла часть себя, словно почва ушла из-под моих ног, затаскивая меня в болото растерянности. И, может быть, без Райана я так и не смогу выяснить, кто я на самом деле? Не хочу иметь ничего общего с семьей, причастной к убийству двенадцати членов экипажа морского судна, но младший Хадсон все же не так безнадежен, как я ожидала. Стоит отдать ему должное.

Увы, но даже Богам судьба неподвластна и то, что случиться может. Мойрам о том лишь известно, что нити прядут, да разве же о том расскажут? По просьбе разве лишь огромной, олимпийцам отказывать себе дороже. Но и то, утаить информацию могут, чтобы в повороты судьбы не влетел никто на колеснице, не попробовал изменить того, что свершиться должно было. К тому же, слишком самоуверенны бессмертные, чтобы уязвимыми себя чувствовать, сила в жилах имеющаяся без вина опьяняет. Кто посмеет вред попробовать причинить, да гнев Богов на себя навлечь? Не будет победителей в схватке этой  с другой стороны. Много история войн знала, где люди отстоять собственную гордость пытались. А разве же, хоть один единственный раз повезло? Мы властнее, мы опаснее и злее, пусть доброты в некоторых из нас тоже немерено. Во мне, к примеру. Всегда смертных жалею, испытания им проходить помогая, да героев спасаю от опасностей грозящих. Все лавры их затем остаются — кто Медузу сразил, кто Гидру Лернейскую. Почёт, да слава мне за то не нужны. Вот только, советами, да оружием, я их наделял, об опасностях предупреждая. Кому сандалии дал свои, чтобы в воздух мог от опасностей взмыть, кого мечом защищать приходилось. Не было во мне гнева на род людской, да жестокости к нему, в том обвинить сложно было. Да только же...Все мы разные. И терпению порой тоже предел прийти может.

Впрочем, с чувствами своими определиться не способен пока, когда домой направляюсь. Быстрый самый из ныне существующих всех, а всё-таки, дорога долгой становится. Намеренно не тороплюсь никуда, из Египта возвращаясь, где по делам был. Два у меня дома было, в отличии от многих, тот мир тоже чуждым не казался. Вот и оказывался там чаще, чем где-либо, друзей старых встречая, да волю Зевса исполняя. Взаимодействовать нам с ними нужно было всё-таки, хоть разными были, да каждый свою линию гнул. Плохо миру будет, коль Боги гневные столкнутся. Да и нам они однажды услугу оказали. Я письменности смертных их учил, а они помощь посильную оказывали, когда пришли к нам великаны. Совсем не хрупкий мир лучше доброй ссоры был, коль делить нечего было. А от того появления свои там любил, в волю развлечениями, да вином наслаждаясь. Не ждал беды, когда родную Грецию покидал, чтобы с Озирисом встретиться в Дуате. Знал же, что не ведётся никакой войны. В первом строю не нужен. От того и беды не ждал никакой, когда развлекался, на день больше там оставаясь. До тех пор, пока Ирида послание мне не передала через радугу, о горестных вестях сообщая. Моя мама. Дочь титана Атланта, одна из семи плеяд. Самая безобидная из них, пожалуй, хоть нравом злым все не отличались. Странно было слышать, что не было её больше среди живых. Вознесена Зевсом на небо, в качестве созвездия, спасал её когда от безумного Ореона. И вроде бы, не умерщвлена даже, не в Тартар отправлена. Да только...Скорее мертва, чем жива. Никогда мне к ней не прикоснуться больше, её не навестить. Выбор тут был у отца моего, к ней тёплыми чувствами проникшегося. Либо погибнуть позволить, с обрыва бросившись, от насильника спасая, либо же так. Оставить память о ней и сёстрах её навечно. Позволить титану, что небесный свод на руках держал, любоваться хоть изредка на дочерей. И мне тоже. Всегда говорил, что любимым сыном я был, в отличии от многих других, взгляда его не раздражавший. Так что, может то и мне подарок в том скрыт был, я не знаю. Не говорили пока ещё о том. Как вернулся, в другое место отправился совершенно. Лишь ночью посмотреть смогу, как звёзды на небе выступают, к ней обратиться.  А пока иной разговор у меня есть.

Знал я, что за Орион, охотник известный, роста такого, что иногда за великана принимали. Да только, не был им. Обычный человек, пусть силой необычайной одарённый, да красотой ослепительной. Не знаю, откуда возник, путь его никогда не прослеживал. От Аполлона только слышал, что прибился к Артемиде, старшей сестре нашей, одним из спутников её ставь. Связи любовной не было, не позволила бы она её себе, обет безбрачия дав, да только, отношения там, судя по всему, всё равно сильными были. А может, изменилось бы что, проведи они больше времени вместе...Не знаю. Любопытствовал конечно, время от  времени, что в жизни сестры происходит, да иных дел множество было. За что только не отвечал, людьми упрашиваемый, каких только посланий от Зевса не доставлял. А уж сколько раз за день приходилось порой в Гадес спускаться, царство мёртвое, души провожая к Великому суду, так вовсе молчу. Некогда было во все дела семейные нос свой совать, пусть даже хотелось. А от того, деталей происходящего не знал. Лучезарному нашему, брату Артемиды, очевидно лучше знать было. Заботился он о ней, каким бы не был легкомысленным. Да и кто из нас тем не грешил? Проще наслаждаться вечностью данной, чем вечно хмурым быть, сродни Гефесту. Не тянуло меня всё-таки, ко всякой драме.

Правда, сегодня не весело совершенно, когда к сестре приближаюсь. Слышу причитания и рыдания её, и вовсе не удивлён. Всю ситуацию не знал в деталях, но в общих чертах был осведомлён. Охотник этот, к Артемиде приближённый, стал вдруг безумцем, проклятье Аполлона получив. Не знаю уж, чем не угодил старшему брату. Может, в ревности всё чистой дело было, а может, в чём ещё. Да только, суть случившегося от того не менялась вовсе. Орион обезумел, на плеяд накинувшись, что поблизости находились, желая изнасиловать  сестёр. А те, дабы опозоренными не быть, к пропасти рванули, от него спасаясь. Благо, застал Зевс те картины, успел их спасти, на небо перенеся в качестве созвездий. Вроде и мёртвыми считались теперь, а вроде, не было нужды, как самоубийцам, в Тартаре вечность проводить, средь титанов, да гигантов обозлённых. Всё лучше, чем оказаться там, в Аду для бессмертных. И отцу я, как всегда, за то был благодарен. Не было у него в тот момент возможности иной поступить. А вот Орион...Не были известны мне детали дальнейшие, лишь по пути услышал, что убила его Артемида. С тем разобраться и хотел. О матери, сейчас хотя бы, старался не слишком думать. Близки мы были, с самого рождения меня, как могла, холила, да лелеяла, верить не хотела, что на хулиганство способен, когда Аполлон впервые пришёл. И затем поддерживала, единственного сына обожая. Знаю, что всем в её глазах был, самым ярким солнцем. Она — моим тоже. Настолько добра, да беззащитна была, что гнева к ней даже Гера не питала, всех любовниц мужа ненавидящая. Когда была Лето близнецами беременными, столько бед испытала, от козней её, да попыток убить спасаясь. А после — вылился весь гнев царской жены на отпрысков мужа внебрачных, не нравились они ей. Мою же маму, как ни странно, она даже трогать не пыталась, хоть знала, что будет у той сын от Громовержца. Да и со мной отношения хорошими были, несмотря на всё, племянником любимым считала. Неоткуда мне было ждать беды.

Молча сестру свою в объятия принимаю, никаких шуток, да прибауток, столь обычных в общении нашем. С моей стороны в основном. Ничуть не смешно  мне сейчас мать потерять было. А ещё и к деду наведаться придётся, горестные новости о всех его дочерях сообщить. Словно, мало ему было небосвод весь на плечах своих держать целую вечность, нужно было тяжести добавить. Да только, этот груз хуже был, чем мир целый, что поддерживал. Он сразу на сердце появлялся. Сам пока не знаю, как справиться с этим.  Сынком маминым не был, с рождения самостоятельным стал, да от того мне легче совсем не было. Обоих я родителей любил сильно очень. И только один теперь из них среди живых остался. Удивляются преданности моей Зевсу, с характером его несносным. Да только, что мне с того было? Мне-то был любящим отцом. Да и матери моей обид никогда не причинял. Знала она, что другой он принадлежать вечно будет, никогда о нём не страдала. Глажу Артемиду по голове успокаивающе, слабость её понимая. Всегда сильной была, кто же спорит? А я — весёлым. Все мы сегодня обычными не были. В макушку целую, понять давая, что рядом, брат её, почти родной, таковым себя считал вечно. Не одна в горе своём, ослеплённая болью. Да и нужны мы друг другу сейчас были, в беде этой. Хоть и нужно её было пережить.

— Правда мёртв? Сухо спрашиваю, сестру из объятий отпуская, обходя и к трупу приближаясь. Её в случившемся вовсе не виню, хоть сама позволила ему к нам всем приблизиться. Да и нрав ревнивый Аполлона зная отлично, повод ему дала. А всё же...Старший брат сотворил глупость подобную. А мы с Артемидой остались с тем, что случилось. Она друга потеряла, собственными руками убив его. Я — собственную мать.
Минуту смотрю на лицо насильника безумного, в смерти ставшее безмятежным. Знаю, что отец превратил плеяд в созвездие, да легче от того не становится. Не бросились бы с обрыва они, от Охотника спасаясь, не напади он на них. В нём всё же причина была, что я наполовину сиротой остался. Скорбела о нём сестра, видно было. И я её в том жалел. Да только, лгать тоже не собирался.

— Не казни себя за убийство друга, Артемида. Не сделай ты этого руками своими, я бы его уничтожил, для того и вернулся из Египта. Предопределена судьба его была. Возможно, мойры даже знали. Да только, известить о том не старались даже. Не до всех трагедий мира им было. — И брат наш косвенно в случившемся виновен, но и с него это вины не снимает. Не прикасаюсь к телу, хоть хочется меч свой достать, да раскромсать его на тысячи кусков, скормив их псам жадным. Так и сделал бы, рука бы не дрогнула. Из уважения к чувствам сестры лишь держусь. Ей без того больно, я же вижу. Ни к чему всё в злую насмешку превращать.

— Слышала уже, что с плеядами случилось? Намеренно внимание на Майе сейчас не акцентирую, чтобы вслух лишний раз не произносить. Без того знает, что одна из них — моя мама. Коль говорю во множественном числе, отдельных имён не перечисляя, так значит, обо всех сразу. О ней в том числе. Поймёт уж, о чём говорю, если даже слухи пока не дошли. — Погибли, от него спасаясь. Все до единой. Лицо почти дёргает от боли, внутри сдерживаемой, но всё-таки держусь. Не маленький мальчик уже, чтобы слёзы лить, что наружу рвутся. Да и гнева во мне много пока неутолённого слишком. Жаль, сам не могу с обидчиком их расквитаться. Очень бы хотел.

— Можешь ты на нашего брата злиться, я тебя в том понимаю. Его безрассудство часто к трагедиям ведёт. Но выбора тут не стояло бы, между ним и другом твоим. Жаль мне лишь, что тебе это своими руками сделать пришлось. Рад я был бы, если бы мне эта возможность была предоставлена. Никогда мстительным не был, в отличии от многих Богов, да только тут случай иной был. Столько злости, да боли наружу рвалось, что с тем справляться было трудно. А я ещё и с обидчиком матери разделаться не мог. Единственное, о чём сожалею сейчас. Пусть даже, все иные эмоции после накроют.

— Что же случилось здесь такого, что на шаг подобный решилась? Знаю же, как была к нему привязана. И пусть злиться на меня может Артемида за жестокость к усопшему, да лгать я ей не собираюсь. Всё равно бы убил, дрогни даже её рука в жалости к нему. Не потому что равнодушен был к чувствам её, а от того лишь, что он мать мою обидел. Одного этого достаточно было бы, чтобы жажду крови во мне вызвать. А он её убил. Подобных вещей простить невозможно, пусть даже не все обстоятельства от него зависели. Собаки, бешенством что заражаются, тоже не виноваты. А их всё равно убивают, коль вред окружающим причинить могут. И с ним, охотником Орионом, точно также я поступил бы. Не лиши он меня матери даже, всё равно бы за Артемиду опасался. Очередную глупость Аполлон совершил, для него привычную. Да только, мне от того легче не было.

Увы, но даже Богам судьба неподвластна и то, что случиться может. Мойрам о том лишь известно, что нити прядут, да разве же о том расскажут? По просьбе разве лишь огромной, олимпийцам отказывать себе дороже. Но и то, утаить информацию могут, чтобы в повороты судьбы не влетел никто на колеснице, не попробовал изменить того, что свершиться должно было. К тому же, слишком самоуверенны бессмертные, чтобы уязвимыми себя чувствовать, сила в жилах имеющаяся без вина опьяняет. Кто посмеет вред попробовать причинить, да гнев Богов на себя навлечь? Не будет победителей в схватке этой  с другой стороны. Много история войн знала, где люди отстоять собственную гордость пытались. А разве же, хоть один единственный раз повезло? Мы властнее, мы опаснее и злее, пусть доброты в некоторых из нас тоже немерено. Во мне, к примеру. Всегда смертных жалею, испытания им проходить помогая, да героев спасаю от опасностей грозящих. Все лавры их затем остаются — кто Медузу сразил, кто Гидру Лернейскую. Почёт, да слава мне за то не нужны. Вот только, советами, да оружием, я их наделял, об опасностях предупреждая. Кому сандалии дал свои, чтобы в воздух мог от опасностей взмыть, кого мечом защищать приходилось. Не было во мне гнева на род людской, да жестокости к нему, в том обвинить сложно было. Да только же...Все мы разные. И терпению порой тоже предел прийти может.

Впрочем, с чувствами своими определиться не способен пока, когда домой направляюсь. Быстрый самый из ныне существующих всех, а всё-таки, дорога долгой становится. Намеренно не тороплюсь никуда, из Египта возвращаясь, где по делам был. Два у меня дома было, в отличии от многих, тот мир тоже чуждым не казался. Вот и оказывался там чаще, чем где-либо, друзей старых встречая, да волю Зевса исполняя. Взаимодействовать нам с ними нужно было всё-таки, хоть разными были, да каждый свою линию гнул. Плохо миру будет, коль Боги гневные столкнутся. Да и нам они однажды услугу оказали. Я письменности смертных их учил, а они помощь посильную оказывали, когда пришли к нам великаны. Совсем не хрупкий мир лучше доброй ссоры был, коль делить нечего было. А от того появления свои там любил, в волю развлечениями, да вином наслаждаясь. Не ждал беды, когда родную Грецию покидал, чтобы с Озирисом встретиться в Дуате. Знал же, что не ведётся никакой войны. В первом строю не нужен. От того и беды не ждал никакой, когда развлекался, на день больше там оставаясь. До тех пор, пока Ирида послание мне не передала через радугу, о горестных вестях сообщая. Моя мама. Дочь титана Атланта, одна из семи плеяд. Самая безобидная из них, пожалуй, хоть нравом злым все не отличались. Странно было слышать, что не было её больше среди живых. Вознесена Зевсом на небо, в качестве созвездия, спасал её когда от безумного Ореона. И вроде бы, не умерщвлена даже, не в Тартар отправлена. Да только...Скорее мертва, чем жива. Никогда мне к ней не прикоснуться больше, её не навестить. Выбор тут был у отца моего, к ней тёплыми чувствами проникшегося. Либо погибнуть позволить, с обрыва бросившись, от насильника спасая, либо же так. Оставить память о ней и сёстрах её навечно. Позволить титану, что небесный свод на руках держал, любоваться хоть изредка на дочерей. И мне тоже. Всегда говорил, что любимым сыном я был, в отличии от многих других, взгляда его не раздражавший. Так что, может то и мне подарок в том скрыт был, я не знаю. Не говорили пока ещё о том. Как вернулся, в другое место отправился совершенно. Лишь ночью посмотреть смогу, как звёзды на небе выступают, к ней обратиться.  А пока иной разговор у меня есть.

Знал я, что за Орион, охотник известный, роста такого, что иногда за великана принимали. Да только, не был им. Обычный человек, пусть силой необычайной одарённый, да красотой ослепительной. Не знаю, откуда возник, путь его никогда не прослеживал. От Аполлона только слышал, что прибился к Артемиде, старшей сестре нашей, одним из спутников её ставь. Связи любовной не было, не позволила бы она её себе, обет безбрачия дав, да только, отношения там, судя по всему, всё равно сильными были. А может, изменилось бы что, проведи они больше времени вместе...Не знаю. Любопытствовал конечно, время от  времени, что в жизни сестры происходит, да иных дел множество было. За что только не отвечал, людьми упрашиваемый, каких только посланий от Зевса не доставлял. А уж сколько раз за день приходилось порой в Гадес спускаться, царство мёртвое, души провожая к Великому суду, так вовсе молчу. Некогда было во все дела семейные нос свой совать, пусть даже хотелось. А от того, деталей происходящего не знал. Лучезарному нашему, брату Артемиды, очевидно лучше знать было. Заботился он о ней, каким бы не был легкомысленным. Да и кто из нас тем не грешил? Проще наслаждаться вечностью данной, чем вечно хмурым быть, сродни Гефесту. Не тянуло меня всё-таки, ко всякой драме.

Правда, сегодня не весело совершенно, когда к сестре приближаюсь. Слышу причитания и рыдания её, и вовсе не удивлён. Всю ситуацию не знал в деталях, но в общих чертах был осведомлён. Охотник этот, к Артемиде приближённый, стал вдруг безумцем, проклятье Аполлона получив. Не знаю уж, чем не угодил старшему брату. Может, в ревности всё чистой дело было, а может, в чём ещё. Да только, суть случившегося от того не менялась вовсе. Орион обезумел, на плеяд накинувшись, что поблизости находились, желая изнасиловать  сестёр. А те, дабы опозоренными не быть, к пропасти рванули, от него спасаясь. Благо, застал Зевс те картины, успел их спасти, на небо перенеся в качестве созвездий. Вроде и мёртвыми считались теперь, а вроде, не было нужды, как самоубийцам, в Тартаре вечность проводить, средь титанов, да гигантов обозлённых. Всё лучше, чем оказаться там, в Аду для бессмертных. И отцу я, как всегда, за то был благодарен. Не было у него в тот момент возможности иной поступить. А вот Орион...Не были известны мне детали дальнейшие, лишь по пути услышал, что убила его Артемида. С тем разобраться и хотел. О матери, сейчас хотя бы, старался не слишком думать. Близки мы были, с самого рождения меня, как могла, холила, да лелеяла, верить не хотела, что на хулиганство способен, когда Аполлон впервые пришёл. И затем поддерживала, единственного сына обожая. Знаю, что всем в её глазах был, самым ярким солнцем. Она — моим тоже. Настолько добра, да беззащитна была, что гнева к ней даже Гера не питала, всех любовниц мужа ненавидящая. Когда была Лето близнецами беременными, столько бед испытала, от козней её, да попыток убить спасаясь. А после — вылился весь гнев царской жены на отпрысков мужа внебрачных, не нравились они ей. Мою же маму, как ни странно, она даже трогать не пыталась, хоть знала, что будет у той сын от Громовержца. Да и со мной отношения хорошими были, несмотря на всё, племянником любимым считала. Неоткуда мне было ждать беды.

Молча сестру свою в объятия принимаю, никаких шуток, да прибауток, столь обычных в общении нашем. С моей стороны в основном. Ничуть не смешно  мне сейчас мать потерять было. А ещё и к деду наведаться придётся, горестные новости о всех его дочерях сообщить. Словно, мало ему было небосвод весь на плечах своих держать целую вечность, нужно было тяжести добавить. Да только, этот груз хуже был, чем мир целый, что поддерживал. Он сразу на сердце появлялся. Сам пока не знаю, как справиться с этим.  Сынком маминым не был, с рождения самостоятельным стал, да от того мне легче совсем не было. Обоих я родителей любил сильно очень. И только один теперь из них среди живых остался. Удивляются преданности моей Зевсу, с характером его несносным. Да только, что мне с того было? Мне-то был любящим отцом. Да и матери моей обид никогда не причинял. Знала она, что другой он принадлежать вечно будет, никогда о нём не страдала. Глажу Артемиду по голове успокаивающе, слабость её понимая. Всегда сильной была, кто же спорит? А я — весёлым. Все мы сегодня обычными не были. В макушку целую, понять давая, что рядом, брат её, почти родной, таковым себя считал вечно. Не одна в горе своём, ослеплённая болью. Да и нужны мы друг другу сейчас были, в беде этой. Хоть и нужно её было пережить.

— Правда мёртв? Сухо спрашиваю, сестру из объятий отпуская, обходя и к трупу приближаясь. Её в случившемся вовсе не виню, хоть сама позволила ему к нам всем приблизиться. Да и нрав ревнивый Аполлона зная отлично, повод ему дала. А всё же...Старший брат сотворил глупость подобную. А мы с Артемидой остались с тем, что случилось. Она друга потеряла, собственными руками убив его. Я — собственную мать.
Минуту смотрю на лицо насильника безумного, в смерти ставшее безмятежным. Знаю, что отец превратил плеяд в созвездие, да легче от того не становится. Не бросились бы с обрыва они, от Охотника спасаясь, не напади он на них. В нём всё же причина была, что я наполовину сиротой остался. Скорбела о нём сестра, видно было. И я её в том жалел. Да только, лгать тоже не собирался.

— Не казни себя за убийство друга, Артемида. Не сделай ты этого руками своими, я бы его уничтожил, для того и вернулся из Египта. Предопределена судьба его была. Возможно, мойры даже знали. Да только, известить о том не старались даже. Не до всех трагедий мира им было. — И брат наш косвенно в случившемся виновен, но и с него это вины не снимает. Не прикасаюсь к телу, хоть хочется меч свой достать, да раскромсать его на тысячи кусков, скормив их псам жадным. Так и сделал бы, рука бы не дрогнула. Из уважения к чувствам сестры лишь держусь. Ей без того больно, я же вижу. Ни к чему всё в злую насмешку превращать.

— Слышала уже, что с плеядами случилось? Намеренно внимание на Майе сейчас не акцентирую, чтобы вслух лишний раз не произносить. Без того знает, что одна из них — моя мама. Коль говорю во множественном числе, отдельных имён не перечисляя, так значит, обо всех сразу. О ней в том числе. Поймёт уж, о чём говорю, если даже слухи пока не дошли. — Погибли, от него спасаясь. Все до единой. Лицо почти дёргает от боли, внутри сдерживаемой, но всё-таки держусь. Не маленький мальчик уже, чтобы слёзы лить, что наружу рвутся. Да и гнева во мне много пока неутолённого слишком. Жаль, сам не могу с обидчиком их расквитаться. Очень бы хотел.

— Можешь ты на нашего брата злиться, я тебя в том понимаю. Его безрассудство часто к трагедиям ведёт. Но выбора тут не стояло бы, между ним и другом твоим. Жаль мне лишь, что тебе это своими руками сделать пришлось. Рад я был бы, если бы мне эта возможность была предоставлена. Никогда мстительным не был, в отличии от многих Богов, да только тут случай иной был. Столько злости, да боли наружу рвалось, что с тем справляться было трудно. А я ещё и с обидчиком матери разделаться не мог. Единственное, о чём сожалею сейчас. Пусть даже, все иные эмоции после накроют.

— Что же случилось здесь такого, что на шаг подобный решилась? Знаю же, как была к нему привязана. И пусть злиться на меня может Артемида за жестокость к усопшему, да лгать я ей не собираюсь. Всё равно бы убил, дрогни даже её рука в жалости к нему. Не потому что равнодушен был к чувствам её, а от того лишь, что он мать мою обидел. Одного этого достаточно было бы, чтобы жажду крови во мне вызвать. А он её убил. Подобных вещей простить невозможно, пусть даже не все обстоятельства от него зависели. Собаки, бешенством что заражаются, тоже не виноваты. А их всё равно убивают, коль вред окружающим причинить могут. И с ним, охотником Орионом, точно также я поступил бы. Не лиши он меня матери даже, всё равно бы за Артемиду опасался. Очередную глупость Аполлон совершил, для него привычную. Да только, мне от того легче не было.

Увы, но даже Богам судьба неподвластна и то, что случиться может. Мойрам о том лишь известно, что нити прядут, да разве же о том расскажут? По просьбе разве лишь огромной, олимпийцам отказывать себе дороже. Но и то, утаить информацию могут, чтобы в повороты судьбы не влетел никто на колеснице, не попробовал изменить того, что свершиться должно было. К тому же, слишком самоуверенны бессмертные, чтобы уязвимыми себя чувствовать, сила в жилах имеющаяся без вина опьяняет. Кто посмеет вред попробовать причинить, да гнев Богов на себя навлечь? Не будет победителей в схватке этой  с другой стороны. Много история войн знала, где люди отстоять собственную гордость пытались. А разве же, хоть один единственный раз повезло? Мы властнее, мы опаснее и злее, пусть доброты в некоторых из нас тоже немерено. Во мне, к примеру. Всегда смертных жалею, испытания им проходить помогая, да героев спасаю от опасностей грозящих. Все лавры их затем остаются — кто Медузу сразил, кто Гидру Лернейскую. Почёт, да слава мне за то не нужны. Вот только, советами, да оружием, я их наделял, об опасностях предупреждая. Кому сандалии дал свои, чтобы в воздух мог от опасностей взмыть, кого мечом защищать приходилось. Не было во мне гнева на род людской, да жестокости к нему, в том обвинить сложно было. Да только же...Все мы разные. И терпению порой тоже предел прийти может.

Впрочем, с чувствами своими определиться не способен пока, когда домой направляюсь. Быстрый самый из ныне существующих всех, а всё-таки, дорога долгой становится. Намеренно не тороплюсь никуда, из Египта возвращаясь, где по делам был. Два у меня дома было, в отличии от многих, тот мир тоже чуждым не казался. Вот и оказывался там чаще, чем где-либо, друзей старых встречая, да волю Зевса исполняя. Взаимодействовать нам с ними нужно было всё-таки, хоть разными были, да каждый свою линию гнул. Плохо миру будет, коль Боги гневные столкнутся. Да и нам они однажды услугу оказали. Я письменности смертных их учил, а они помощь посильную оказывали, когда пришли к нам великаны. Совсем не хрупкий мир лучше доброй ссоры был, коль делить нечего было. А от того появления свои там любил, в волю развлечениями, да вином наслаждаясь. Не ждал беды, когда родную Грецию покидал, чтобы с Озирисом встретиться в Дуате. Знал же, что не ведётся никакой войны. В первом строю не нужен. От того и беды не ждал никакой, когда развлекался, на день больше там оставаясь. До тех пор, пока Ирида послание мне не передала через радугу, о горестных вестях сообщая. Моя мама. Дочь титана Атланта, одна из семи плеяд. Самая безобидная из них, пожалуй, хоть нравом злым все не отличались. Странно было слышать, что не было её больше среди живых. Вознесена Зевсом на небо, в качестве созвездия, спасал её когда от безумного Ореона. И вроде бы, не умерщвлена даже, не в Тартар отправлена. Да только...Скорее мертва, чем жива. Никогда мне к ней не прикоснуться больше, её не навестить. Выбор тут был у отца моего, к ней тёплыми чувствами проникшегося. Либо погибнуть позволить, с обрыва бросившись, от насильника спасая, либо же так. Оставить память о ней и сёстрах её навечно. Позволить титану, что небесный свод на руках держал, любоваться хоть изредка на дочерей. И мне тоже. Всегда говорил, что любимым сыном я был, в отличии от многих других, взгляда его не раздражавший. Так что, может то и мне подарок в том скрыт был, я не знаю. Не говорили пока ещё о том. Как вернулся, в другое место отправился совершенно. Лишь ночью посмотреть смогу, как звёзды на небе выступают, к ней обратиться.  А пока иной разговор у меня есть.

Знал я, что за Орион, охотник известный, роста такого, что иногда за великана принимали. Да только, не был им. Обычный человек, пусть силой необычайной одарённый, да красотой ослепительной. Не знаю, откуда возник, путь его никогда не прослеживал. От Аполлона только слышал, что прибился к Артемиде, старшей сестре нашей, одним из спутников её ставь. Связи любовной не было, не позволила бы она её себе, обет безбрачия дав, да только, отношения там, судя по всему, всё равно сильными были. А может, изменилось бы что, проведи они больше времени вместе...Не знаю. Любопытствовал конечно, время от  времени, что в жизни сестры происходит, да иных дел множество было. За что только не отвечал, людьми упрашиваемый, каких только посланий от Зевса не доставлял. А уж сколько раз за день приходилось порой в Гадес спускаться, царство мёртвое, души провожая к Великому суду, так вовсе молчу. Некогда было во все дела семейные нос свой совать, пусть даже хотелось. А от того, деталей происходящего не знал. Лучезарному нашему, брату Артемиды, очевидно лучше знать было. Заботился он о ней, каким бы не был легкомысленным. Да и кто из нас тем не грешил? Проще наслаждаться вечностью данной, чем вечно хмурым быть, сродни Гефесту. Не тянуло меня всё-таки, ко всякой драме.

Правда, сегодня не весело совершенно, когда к сестре приближаюсь. Слышу причитания и рыдания её, и вовсе не удивлён. Всю ситуацию не знал в деталях, но в общих чертах был осведомлён. Охотник этот, к Артемиде приближённый, стал вдруг безумцем, проклятье Аполлона получив. Не знаю уж, чем не угодил старшему брату. Может, в ревности всё чистой дело было, а может, в чём ещё. Да только, суть случившегося от того не менялась вовсе. Орион обезумел, на плеяд накинувшись, что поблизости находились, желая изнасиловать  сестёр. А те, дабы опозоренными не быть, к пропасти рванули, от него спасаясь. Благо, застал Зевс те картины, успел их спасти, на небо перенеся в качестве созвездий. Вроде и мёртвыми считались теперь, а вроде, не было нужды, как самоубийцам, в Тартаре вечность проводить, средь титанов, да гигантов обозлённых. Всё лучше, чем оказаться там, в Аду для бессмертных. И отцу я, как всегда, за то был благодарен. Не было у него в тот момент возможности иной поступить. А вот Орион...Не были известны мне детали дальнейшие, лишь по пути услышал, что убила его Артемида. С тем разобраться и хотел. О матери, сейчас хотя бы, старался не слишком думать. Близки мы были, с самого рождения меня, как могла, холила, да лелеяла, верить не хотела, что на хулиганство способен, когда Аполлон впервые пришёл. И затем поддерживала, единственного сына обожая. Знаю, что всем в её глазах был, самым ярким солнцем. Она — моим тоже. Настолько добра, да беззащитна была, что гнева к ней даже Гера не питала, всех любовниц мужа ненавидящая. Когда была Лето близнецами беременными, столько бед испытала, от козней её, да попыток убить спасаясь. А после — вылился весь гнев царской жены на отпрысков мужа внебрачных, не нравились они ей. Мою же маму, как ни странно, она даже трогать не пыталась, хоть знала, что будет у той сын от Громовержца. Да и со мной отношения хорошими были, несмотря на всё, племянником любимым считала. Неоткуда мне было ждать беды.

Молча сестру свою в объятия принимаю, никаких шуток, да прибауток, столь обычных в общении нашем. С моей стороны в основном. Ничуть не смешно  мне сейчас мать потерять было. А ещё и к деду наведаться придётся, горестные новости о всех его дочерях сообщить. Словно, мало ему было небосвод весь на плечах своих держать целую вечность, нужно было тяжести добавить. Да только, этот груз хуже был, чем мир целый, что поддерживал. Он сразу на сердце появлялся. Сам пока не знаю, как справиться с этим.  Сынком маминым не был, с рождения самостоятельным стал, да от того мне легче совсем не было. Обоих я родителей любил сильно очень. И только один теперь из них среди живых остался. Удивляются преданности моей Зевсу, с характером его несносным. Да только, что мне с того было? Мне-то был любящим отцом. Да и матери моей обид никогда не причинял. Знала она, что другой он принадлежать вечно будет, никогда о нём не страдала. Глажу Артемиду по голове успокаивающе, слабость её понимая. Всегда сильной была, кто же спорит? А я — весёлым. Все мы сегодня обычными не были. В макушку целую, понять давая, что рядом, брат её, почти родной, таковым себя считал вечно. Не одна в горе своём, ослеплённая болью. Да и нужны мы друг другу сейчас были, в беде этой. Хоть и нужно её было пережить.

— Правда мёртв? Сухо спрашиваю, сестру из объятий отпуская, обходя и к трупу приближаясь. Её в случившемся вовсе не виню, хоть сама позволила ему к нам всем приблизиться. Да и нрав ревнивый Аполлона зная отлично, повод ему дала. А всё же...Старший брат сотворил глупость подобную. А мы с Артемидой остались с тем, что случилось. Она друга потеряла, собственными руками убив его. Я — собственную мать.
Минуту смотрю на лицо насильника безумного, в смерти ставшее безмятежным. Знаю, что отец превратил плеяд в созвездие, да легче от того не становится. Не бросились бы с обрыва они, от Охотника спасаясь, не напади он на них. В нём всё же причина была, что я наполовину сиротой остался. Скорбела о нём сестра, видно было. И я её в том жалел. Да только, лгать тоже не собирался.

— Не казни себя за убийство друга, Артемида. Не сделай ты этого руками своими, я бы его уничтожил, для того и вернулся из Египта. Предопределена судьба его была. Возможно, мойры даже знали. Да только, известить о том не старались даже. Не до всех трагедий мира им было. — И брат наш косвенно в случившемся виновен, но и с него это вины не снимает. Не прикасаюсь к телу, хоть хочется меч свой достать, да раскромсать его на тысячи кусков, скормив их псам жадным. Так и сделал бы, рука бы не дрогнула. Из уважения к чувствам сестры лишь держусь. Ей без того больно, я же вижу. Ни к чему всё в злую насмешку превращать.

— Слышала уже, что с плеядами случилось? Намеренно внимание на Майе сейчас не акцентирую, чтобы вслух лишний раз не произносить. Без того знает, что одна из них — моя мама. Коль говорю во множественном числе, отдельных имён не перечисляя, так значит, обо всех сразу. О ней в том числе. Поймёт уж, о чём говорю, если даже слухи пока не дошли. — Погибли, от него спасаясь. Все до единой. Лицо почти дёргает от боли, внутри сдерживаемой, но всё-таки держусь. Не маленький мальчик уже, чтобы слёзы лить, что наружу рвутся. Да и гнева во мне много пока неутолённого слишком. Жаль, сам не могу с обидчиком их расквитаться. Очень бы хотел.

— Можешь ты на нашего брата злиться, я тебя в том понимаю. Его безрассудство часто к трагедиям ведёт. Но выбора тут не стояло бы, между ним и другом твоим. Жаль мне лишь, что тебе это своими руками сделать пришлось. Рад я был бы, если бы мне эта возможность была предоставлена. Никогда мстительным не был, в отличии от многих Богов, да только тут случай иной был. Столько злости, да боли наружу рвалось, что с тем справляться было трудно. А я ещё и с обидчиком матери разделаться не мог. Единственное, о чём сожалею сейчас. Пусть даже, все иные эмоции после накроют.

— Что же случилось здесь такого, что на шаг подобный решилась? Знаю же, как была к нему привязана. И пусть злиться на меня может Артемида за жестокость к усопшему, да лгать я ей не собираюсь. Всё равно бы убил, дрогни даже её рука в жалости к нему. Не потому что равнодушен был к чувствам её, а от того лишь, что он мать мою обидел. Одного этого достаточно было бы, чтобы жажду крови во мне вызвать. А он её убил. Подобных вещей простить невозможно, пусть даже не все обстоятельства от него зависели. Собаки, бешенством что заражаются, тоже не виноваты. А их всё равно убивают, коль вред окружающим причинить могут. И с ним, охотником Орионом, точно также я поступил бы. Не лиши он меня матери даже, всё равно бы за Артемиду опасался. Очередную глупость Аполлон совершил, для него привычную. Да только, мне от того легче не было.

Когда ты вырос в деревне, в богом забытой дыре, предложение поработать на людей, которым многим обязан - как твой счастливый билет, ты берешь его особо не думая. Считаешь, что это высшее благословение. Пит Понгсакорн Сэнгтам считал, что ему очень повезло выбраться из дыры, в которой все пропахло бедностью и алкоголем, кровью и побоями от отца, которому всегда и всего было мало. Жаль лишь было бабушку оставлять одну, но он клятвенно обещал навещать ее, еще не представляя тогда толком, что такое его работа и что она отнимет все его свободное время, помыслы, а взамен даст большие деньги, которые такому скромному парню попросту тратить некуда. Огромный дом, куча телохранителей и персонала - голова кругом от того, кто он никогда в своей жизни не видел. Неискушённым быть просто, Пит хороший мальчик, который старательно впитывает информацию. В первые дни видит господина Корна слишком часто, тот пока не отдает Пита на съедение другим ребятам, не требует носить костюм и соглашаться сразу же - приютил под своей крышей, дал немного денег и времени ко всему привыкнуть, познакомиться с сыновьями и наладить отношения со своем вероятным соседом по комнате. - Порш, ты классный парень. Я рад, что мы так быстро подружились. - Мальчишка сияет как новая копейка, постепенно разбираясь, что и как работает. Он настолько удобный и безотказный, старательный и подмечающий все детали, что сразу же приходится Танкхуну по вкусу. - Что бы ты там не решил, Па, но этого улыбающегося парнишку я хочу себе. Он мне нравится! - Если бы Пит тогда только знал, в чьи лапища попадет, то точно не соглашался бы на все и сразу.

Кхун Корн дал ему целую неделю на то, чтобы согласиться или отказаться, слишком много вопросов к такого рода доброте. Мужчина был крайне умен и замечал каждую деталь, делал выгодные инвестиции в будущее, видать видел в мальчишке что-то такое, о чем сам Сэнгтам даже не подозревал - лаской и вседозволенностью дрессировал верного пса главной семьи, который не задумываясь отдаст за любого Тирапаньякула свою жизнь. Пит чувствовал себя так, словно он попал в какую-то сказку, пока что только награды и никаких заданий и условий, так ему казалось даже, когда в комнату ввалился Кхун и приказал Питу надеть что-то секси, ведь эта вечеринка должна была стать первой среди его посвящений. - Я должен убедиться, что с моим новым телохранителем можно неплохо развлечься. - Он хлопнул Пита по плечу, заставив того вздрогнуть и неловко улыбнуться, поклониться и кивнуть. - Конечно, господин Танкхун. Я буду там вовремя. - Жутко неловко? Еще как, но ослушаться еще страшнее, хоть он и не давал еще никакого ответа. Порш советует ему расслабиться и получать удовольствие, пока все происходящее не становится его каждодневной рутиной. Пит легко влазит в узкие новенькие джинсы, черная рубашка выгодно подчеркивает его тело и мускулатуру, что заметна благодаря утренней рутине, да и в работая в деревне кровью и потом на земле невозможно не выглядеть хорошо. На шее красуется цепочка, в ухе серьга - на руке браслет. Загар все еще заметен, выдавая в нем человека, что выглядит отдохнувшим и довольным жизнью. - Такое чувство, что сегодня случится что-то интересное.

Пит прибывает в небольшой, но уютный клуб вместе с Поршем. Тот радостно знакомит его с хозяйкой, представляя ее Джейд Йок. Пит почтительно кланяется, за что тут же получает бесплатную выпивку как показатель его хороших манер. - Вот смотри и учись, Порш. Вот так нужно вести себя было с начальством. - Она треплет Пита мягко за щеку и подливает ему еще, тот относится к алкоголю с осторожностью, не спешит накидаться до того, как явятся братья. Сэнгтам в курсе того, что в семействе есть еще третий наследник, но тот редко появляется в доме и здесь его можно не ожидать. Порш мягко хлопает его по плечу и предлагает выйти проветриться, покурить и перетереть слово за слово. Пит тут же прикуривает сигарету, пока Порш никак не может справиться с зажигалкой, он уже предлагает свою, когда это делает кто-то другой. Брюнет тут же переводит взгляд на незнакомца и откровенно говоря залипает, без возможности отвести от него взгляд. Его кожа чуть темнее, чем к самого Пита, но выглядит отменно, до него ветром долетают нотки дорогого парфюма, а от улыбки все внутри просто натягивается как струна, разве что только кульбитов не хватает внутри. Он не может не пялиться в ответ, но подмечает, что в Порше что-то поменялось, словно тот напрягся при виде незнакомца. Тот долго не задерживается и проходит внутрь, а с Пита спадает его наваждение. - Я должен знать, что это было и кто это? - Порш все еще остается нервным и напряженным, тяжело выдыхая дым. - Тебе лишь стоит знать, что настроение у господина Танкхуна теперь будет испорчено сразу же, как только он преступит порог. И ты должен сделать все возможное, чтобы это изменить, ну и еще молиться, чтобы кхун Вегасу стало слишком скучно, и он убрался отсюда до того, как успеет затеять ссору с Кинном. - Порш хлопает Пита по плечу, выбрасывает сигарету и устремляется к подъехавшей машине. - Встречу их сам, иди отдыхай. - Киттисават подталкивает Пита обратно к клубу, чему тот не противится и проходит туда. - Не понимаю, меня это явно не касается, откуда тогда это странное чувство предвкушения?

Пит плетется к барной стойке, залипнув в свой телефон. Проверяет сообщения от лучшего друга, видит пропущенный от отца и тут же мрачнеет, стирая запись. Краем глаза он чувствует на себе пристальный изучающий взгляд, людей в клубе становится чуть больше, а значит точно он не может сказать, кто за ним наблюдает, но готов спорить, что этот тот незнакомец. Он усаживается обратно за стойку и улыбается Йок, что тут же подливает ему горячительного. - Посмотри, сколько здесь красивых людей, Пит, не стоит грустить в такой вечер, тем более с такой милой мордашкой. - Она треплет его по щеке, подстегивая сделать несколько глотков. Пит сразу же становится навеселе, беззаботно улыбаясь, пока не чувствует рядом с собой тот самый аромат дорогого парфюма и ощущение того, что он в одном шаге от того, чтобы провалиться в глубокую кроличью нору, полную неожиданных опасностей.

В день, когда отец официально назначает Вегаса преемником и дает должность стажера на основном производстве, принадлежащем их семье, он также составляет и передает сыну его личный план развития. В нем детально расписаны шаги, которые требуется сделать для скорейшего достижения успеха.

Этот план больше похож на схему тренировок спецназа или курс для того, кто мечтает сдохнуть дорого, сложно, очень болезненно. К еженедельным занятиям английским и русским, курсам бизнеса при титулованном учебном заведении, тренировкам по рукопашке, стрельбе и самообороне добавляются мелкие семейные дела. Мелкие для тех, кто привык. На деле даже старым сотрудникам не доверяют того, что накидывают на Вегаса. Теперь ему в обязанность вменяется поддерживать хорошие отношения с телохранителями, проводить с ними совместные тренировки, планировать операции; встречаться вместе с отцом с партнерами; инспектировать раз в месяц завод по производству игрушек, на складах которого передерживается экспортное оружие; помогать с управлением швейной фабрики, которая достанется ему по достижении двадцати одного в личное пользование. В плане отца значится, что к двадцати он должен знать все дела и быть готовым управлять своим будущим бизнесом.

Не справится...

Это было даже интересно. Пусть отец никогда не желал признавать их с Макао своими сыновьями, но других детей у него не было. Чем именно кхун Кан (как в рабочих вопросах сложно звать его папой) мог ему угрожать? Кому он планировал бы передать управление семьей? Эта мысль могла бы расслаблять. Но Вегас мотивирован: он не любит проигрывать. Он прошел такой путь — не прошел, пробежал рысью, иногда срываясь на галоп, — что сдаться было бы сродни признанию поражения. Вегас слишком часто уступал главной семье даже там, где из-за права рождения не мог и участвовать. Естественно, он болезненно относился к каждому поражению.

Он действительно завидовал кузенам. В этой зависти в какой-то момент не осталось ничего доброго. Сыновья кхун Корна могли позволить себе то, о чем Вегас не мог даже мечтать: старший прохлаждался и делал, что хотел, потому что пострадал при похищении; средний совсем недавно выиграл певческий конкурс, и вовсе не потому, что обладал хоть зачатком таланта — отец позаботился (его собственный так долго, со вкусом и так зло болтал об этом); младший и вовсе смог выбрать жизнь звезды. Вегас же даже играть на гитаре учился украдкой и втайне: истинный сын побочной ветви семьи не имеет права распыляться и расслабляться. Все, что не служит усилению собственной власти, должно быть выброшено из жизни.

Вегас слепо следовал всем приказам, не видел студенчества. И при этом не получил ни единого слова одобрения от отца. Кхун Корн же гордился своими детьми, даже когда те творили очевидную херню. То есть всегда.  Вегас действительно завидовал. Он все еще верил, что однажды и он сможет получить хоть тень от этого. Ему мало надо, если подумать. Достаточно было бы одобрения отца, а все остальное он привык выгрызать зубами. И на этот раз Вегасу кажется, что он знает, как этого одобрения добиться. Он не допустит проигрыша. Потому что сделает верные ставки. Потому что обзаведется своими людьми и сможет копать под кузена.

И все-таки он ошибается, выбирая того, кто лишь кажется очевидно слабым звеном среди новых телохранителей кузена.

Первое, что делает Вегас, наводит справки. Среди новичков пара бойцов, переметнувшихся из ослабевших банд. Эти первое время будут грызть удила и выслуживаться. Так что их Вегас отметает.
Есть выпускник инженерного, взявший первенство города по стрельбе. Этот остается на крайний случай — как сложный, но возможный. Еще двое — друзья со спортивного факультета. Этих либо тащить парой, что накладно. Либо пытаться сперва разбить, чтобы снизить надзор напарника. Слишком велик риск провала. Так и выходит, что с порога Вегас кладет глаз на кажущегося перспективным Пита Понгсакорна Сэнгтама. Наивный южанин. Меньше месяца в столице. Таким проще всего вскружить голову шиком, блеском, возможностями.

Забавно, что с порога все идет не так: с Питом все складывается сложно. Наивный южанин оказывается — какое мерзкое слово, — честным.

Честные люди — чистый лист. Этот самый нонг Пит или правда не вписывается в привычные лекала, по которым отбирают телохранителей в основную семью, или просто настолько крут, что мог со старта отмазываться от закона: никаких приводов, даже штрафов за вождение нет. Все, что есть на новичка: он родился на юге, был региональным чемпионом по боксу, закончил школу — весьма неплохо, надо сказать. Не беден — нет долговых обязательств. Не богат — закономерно. Нет ничего бросающегося в биографии в глаза, что могло бы дать Вегасу быстрый путь к получению расположения.
По образу, что рисовался из собранной информации, Пит был не из тех, кто в конечном итоге шел в мафию. Хорошие парни оказывались в числе их работников от безысходности, поэтому им так сложно было доверять, поэтому их легко было совратить, перевербовать: нет никого мене верного загнанной в угол псины. Достаточно было узнать — что привело на опасную работу, и дать им это, немного добавив сверху приятного.

Вегас уже проворачивал такое для отца. Он значительно расширил шпионскую сеть семьи. У него были свои уши среди итальянцев, южных контрабандистов, северных наркобаронов и среди русских.
Для вербовки хватало недели.

Даже спустя две недели наблюдений он так и не понял, с какой стороны подойти к этому вечно улыбающемуся мальчишке.

На этом этапе, Вегас уже понял, что стоило бы отказаться и повернуться в сторону Арма. Инженеры — народ гордый, таких легко уломать.
Но к этому времени он сам себя загнал в ловушку. По выбранному пути уже вел азарт. Чем сложнее задача, тем больше удовольствия приносит решение. Именно поэтому в первый уик-энд, когда Пит получил вольную и отправился погулять по окрестностям столицы, Вегас — конечно, совершенно «случайно», — оказался рядом.

— Кого я вижу, — решив обозначить свое присутствие в тот момент, когда Пит устал ходить туристическими тропами и решил пообедать, Вегас нагнал его в дверях простенькой лапшичной и опустил руку на плечо. — Эм... нонг... нонг Кит, кажется? — нарочито исковеркал имя Вегас.

К текущему моменту он мог рассказать наизусть о Пите много фактов, большая часть из которых была личной. Но для мальчишки он должен был оставаться не заинтересованным в чужих людях. До поры. Сманивание кадров напоминало охоту: рано сунешься, дичь спугнешь. Покажешь нездоровый интерес и излишнее знание — проиграешь до старта.

— Какая удачная встреча. Меня кинули друзья, мне скучно. Ты же не откажешь кхуну Вегасу... тебе же уже рассказали, кто такой кхун Вегас? Да о чем я. Ты же вроде новый человек Танкхуна. Думаю, ты уже знаешь обо мне больше, чем я сам. Так вот, ты же не можешь отказать мне в малости. Не заставишь есть и скучать в одиночестве?

Вегас улыбается — чисто, светло. Эта улыбка заставляет сердца дев трепетать, а мужчин недооценивать долбонутого ублюдка, каким на деле и есть Вегас. Эта улыбка совсем не его, не настоящая. Но так сразу и не сказать. Для того, чтобы понять, надо знать Вегаса за масками. Таким, каким не видел его даже отец.
Вегас умел ставить в тупик тех, кому рассказали про гнилую натуру кузена из побочной ветви, потому что ангельская внешность и предельная вежливость никак не могли принадлежать плохому человеку.

— Нонг, ты же не собираешься здесь обедать? Куда смотрит мой братец? Он даже не дал тебе список приличных заведений, с которых стоит начинать? Надо срочно исправить. Здесь за углом припаркован мой байк. Если ты не имеешь неизвестной мне духовной связи с этой дырой, позволь прокатить тебя по окрестностям и накормить действительно вкусной лапшой.

Еще одна улыбка — мягкая. В отличие от хватки пальцев, которая не ослабляется на плече. Вегас не торопится давать Питу шанс ускользнуть от него, скрыться в толпе. Сбежать, пользуясь наверняка выданной рекомендацией. Той самой, которую в первый день заставляют заучивать всех людей старшей семьи: «Держись подальше от побочной ветви семьи Тирапаньякул».

— Ну, что скажешь? Или тебе страшно? — с ухмылкой подначивает Вегас.

ТАРДИС трясет сильнее обычного - ожидаемо сильнее необычного. Приходится держаться за все и ни за что одновременно, припоминая одно особенно буйное родео в шестьдесят восьмом году на Альдебаране, а ведь там гравитационное поле было нестабильно каждые пять метров! Доктор не жалуется, ни капли! Наоборот с особым задором рассказывает Секси об этом приключении - не то, чтобы она не знала этого и без нее, но приятно же разделить воспоминания. Доктора, конечно, удивляет, что ТАРДИС так сильно шатает, но возможно это было связано с тем, что она еще не до конца адаптировалась к новым деталям. Своенравная детка.

В тряске она едва не упускает вибрацию мобильного телефона. Впрочем, все, что связано с телефоном она довольно часто упускает - она вроде как до сих пор обещала перезвонить Бенедикту Камбербэтчу... упс? А еще смски от Торчвуда, чатик с ЮНИТ, инстаграмм иллюминатов... О до сих пор обижается, что Доктор отвечает невпопад - не слишком сильно, но достаточно. Возможно, это он сейчас? Доктор кое-как открывает телефон, и вместо знакомого оформления чата...

Телефон падает из рук.

- Ангел! - она достает из-за пазухи звуковую отвертку, направляет ее на телефон. Срочно отключить. Срочно!
ТАРДИС снова трясет, так, что выбивает из ее рук отвертку и отключает свет. Всего на мгновение - следом подключается аварийное освещение, но плачущий ангел уже у консоли. Быстрый! Очень быстрый.
И очень-очень опасный.

- Тебе лучше убираться из моей ТАРДИС, - на место недоумения и испуга приходить злость и решимость. Ангелы были опасны и умны, от того остерегались Доктора. Забирая из раз у Доктора самое дорогое, глумясь и издеваясь... Нет, она не позволит забрать свою ТАРДИС. Никогда. - Пока у тебя есть возможность.

В немигающем взгляде Доктора серьезность мешается с предупреждением. Ее предупреждение для Плачущего ангела не милосердие, не попытка решить все мирно, лишь попытка сдержаться, быть лучшей версией себя. Она не позволит забрать ТАРДИС, чего бы ей этого не стоило. Ей просто нужна была минута времени, чтобы придумать план.
ТАРДИС снова трясет - но Доктор улавливает в этом намеренную тряску, сбивающую с ног, заставляющую покатиться кубарем прямо к открывающимся дверями.

- ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? - вопит Доктор, прекрасно зная, что старушка в очередной раз старается ее защитить. Она даже не успевает ни за что зацепиться, выпадая на сырую землю. Глупая-глупая-глупая!.. Щемящая несправедливость и отчаянное возмущение переполняют грудь так, что на миг становится тяжело дышать. С трудом делая выдох, она примиряется с необходимостью действовать.
Это непохоже на координаты того места, куда она планировала изначально - и где тут старина Элвис? Было ли это координатами, которые в экстренном порядке переменила ТАРДИС или же насильно введенные ангелом? Вопрос. Доктор любит вопросы. С вопросами можно работать, не то, что с ответами.

- Итак, что у нас есть, - Доктор не может не размышлять вслух, делиться мыслями с окружающими было не столько привычкой, сколько неискоренимой частью натуры. Количество окружающих, которые стремилось к нулю, ее ни капли не смущает. - Время? - делает особенно глубокий вдох, пытаясь уловить его на запах. От каждой эпохи пахло совершенно по-разному, судя по сырости воздуха, двадцатый век. Нотки приближающейся экологической катастрофы даже приближали к концу шестидесятых-началу семидесятых. - Место? - она с легкостью припадает к земле, прислушиваясь к движению тектонических плит. Довольно хмыкает - как минимум, тектонические плиты были, уже больше, чем стоило надеяться. Она определенно улавливала что-то почти родное - не старушка ли Земля это? Точно же она. И мгновение спустя хмурится - звучит не так, как надо. Определенно не так.

Показания звуковой отвертки тоже будоражат. Вопросов становится все больше, и они даже начинают соперничать в ее плане за первенство с явной войной против плачущих ангелов за собственную ТАРДИС. Восхитительно! Ужасающе. Ужасающе восхитительно. После самых очевидных и первичных исследований следовало приступить к неочевидным - прогуляться по местности и осмотреть округу. Если смотреть глазами (которым не очень-то и стоило доверять!), то на вид и вовсе обыкновенная деревушка. Очень пустая, правда, но с кем не бывает?

- ЭЭЭЭэээйо! - клич Фредди работал всегда. А, точно. Если это семидесятые, то небольшой спойлер. Доктор особого стыда не испытывала, Квины людям семидесятых определенно понравятся. - Здесь кто-нибудь есть?

Доктор решает пойти по-старинке - вломиться в первый же попавшийся дом. Тем более, что все равно вокруг было темно и ночью бродить в потемках без фонаря было делом неблагодарным, фонари же такие прикольные!

- Меня зовут Доктор, я оказалась здесь нечаянно, тяжелая посадка, и... - и звуковая отвертка делала любую закрытую дверь открытой. Конечно, можно было дождаться того, чтобы кто-то открыл ее, но зачем, если можно проявить чудеса самостоятельности? Внутри дома горит свет, а значит внутри кто-то есть, а значит весь ее разговор далеко не в пустоту! - Ривер?

Доктор застывает.
Вопросов становилось так много, что удерживать их в голове становилось все сложнее, они превратились в рой гудящий и жужжащих пчел, хаотично и быстро перемещающейся внутри. Но вместе с тем присутствие Ривер все прекрасно объясняло - не объясняя ничего вообще.

[indent] "Всегда женщины!" - смеется Мастер. Даже если эта женщина - ты сам.
[indent] Рану дергает, как будто стилет все еще в ней и чья-то [известно чья] рука мучительно деликатно, издевательски медленно его проворачивает. Поясните щекотно, горячо и липко. Он прижимается лбом к холодной стойке и снова смеется - металл окрашивается россыпью алых капель.
[indent] - Ч-черт...
[indent] Мастер утирает тыльной стороной ладони губы, на несколько мгновений крепко зажмуривается, прогоняя предательские черные мушки в глазах. Отвертка скользит в окровавленных пальцах, когда он пытается взломать поврежденную выстрелом кибермена панель заклинившего лифта. Этого ты не могла предвидеть, да, Мисси? Изящный был план. И как все изящное, не выдержал столкновения с человеческой несовершенностью. Примитивность технологий - в этом их поражение и их триумф.
[indent] С криком бессильной ярости Мастер вырывает сожженную микросхему, крошит пальцами исчерченный потемневшими контактами пластик, раня ладонь осколками. Она убила его. Убила их обоих. Чертов Доктор! Мастер, содрогаясь от гнева, скрипит зубами, крепче сжимая отвертку, и сползает спиной по стойке лифта, оставляя на ней широкий, яркий мазок.
[indent] Обессиленно привалившись к незакрывающимся дверям, достает из кармана хрустально поблескивающую дематериализационную схему, так и не ставшую его билетом к спасению. Велики ли шансы, что темпоральная рассинхронизация затянет эту временную петлю, поставив на всем жирную точку, или ему - ей - удастся покинуть этот корабль? Сколько еще сотен лет это займет? И все ради... ради чего, дорогая? Встать рядом с Доктором и умереть? Красивая сказочка и слишком хорошо знакомая, вот только в этот раз запасного плана на возвращение с того света нет.
[indent] Мастер закрывает глаза, ощущая, как жар от раны расползается по телу, как вскипает межклеточный матрикс. Рецепторы сходят с ума, и в сознание яркой вспышкой врывается запах гари, расплавленного металла, перепрелой листвы и подсыхающей, стягивающей пальцы хрусткой пленкой крови. Сумеречный свет слепит, как полуденное солнце. Весь мир взрывается какофонией красок и звуков, кровь стучит в висках так, что кажется барабаны вернулись.
[indent] Мастер не различает ни звука материализующейся ТАРДИС, ни чужого голоса, пока тонкие, незнакомые пальцы не хватают его за лацканы плаща. Он узнает его сразу, что-то такое в глазах...
[indent] - Если ты не понял - про девчонок - это был сарказм, - он закатывает глаза, хотя рискует отключиться раньше назначенного, цедит обреченно на попытки его растормошить. - О-о-отста-а-ань…
[indent] Время движется по спирали. Это становится традицией - подыхать на руках у Доктора. Нет, конечно, пока нет, в этот раз только регенерировать, но в любом случае пора с этим кончать. Сердца сбиваются с ритма, Мастер дышит глубоко и ровно - слишком глубоко и ровно, чтобы это казалось естественным.
[indent] - Мы оба знаем, что ты здесь не из-за меня. Она выбрала тебя, ты знаешь? Иди, ищи ее. Может, еще успеешь.
[indent] Доктор никогда не слушал добрых советов, не слышит и в этот раз. Тараторит, бестолково суетиться, заставляя его болезненно щуриться, пока с очередным вдохом грудь не обжигает огнем. Раскаленная волна стремительно растекается по венам, шквалом ударяет по нервам, сердца в последний раз конвульсивно сжимаются.
[indent] Hard Resert.
[indent] - Ты сошла с ума! - сдавленно выдыхает Мастер, когда каждая частичка регенерационной энергии Доктора уютненько распределяется по молекулам его тела.
[indent] Смаргивает. Мир вокруг возвращает приглушенные сумерками краски, где-то за лесом все еще раздаются звуки лазерных выстрелов - киберлюди с тупой целеустремленностью сравнивают с землей поселок, уже покинутый людьми, если Доктору удался его план. Конечно же удался, если он...а стоит сейчас, склонившись над ним.
[indent] - Зачем?
[indent] Мастер морщит в лоб в искреннем удивлении, замешанном на смятении и попытке догадаться, что за новую схему по спасению всего и вся задумал Доктор, что пришлось идти на такие меры. Но беспокойные руки уже нетерпеливо тянут его, вынуждая подняться на ноги и доковылять до спасительной ТАРДИС. Она ослепляет его буйством красок и света, и на короткое мгновение Мастеру кажется, что он все-таки регенерирует. Нет, просто все девочки любят красивые и яркие штучки. ТАРДИС тревожно мигает перетекшей в алый спектр подсветкой - то ли возражает против его появления, то ли поторапливает убраться с опасного корабля.
[indent] Доктор уже суетится вокруг пульта управления, но Мастер твердо намерен получить ответы на свои вопросы. Они оба знают, что он слишком любит себя, чтобы не воспользоваться столь необдуманно оказанной помощью, но ему нужно знать, чем придется за нее заплатить.
[indent] - Что случилось, что ты в таком отчаянии? - он восстановился достаточно, чтобы голос звучал с привычной насмешкой.
[indent] Мастер вцепляется в рельефную поверхность одной из светящихся колонн изо всех сил, слишком хорош зная, чего ожидать дальше.
[indent] Женщины. Всегда женщины. Особенно если эта женщина - Доктор.